Джеффри Робертс - Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

В результате американской командировки на Молотова обрушилось немало почестей. В том числе в июне 1942 г. читатели «Пи-Эм», левой ежедневной газеты, выходившей в Нью-Йорке, выбрали Молотова в «Общество борцов с бюрократией». Как говорилось, этой чести нарком удостоился за свои труды, «поскольку прошел через кордоны дипломатической подозрительности и бюрократии и добился ясных соглашений с США и Великобританией о совместных действиях против нацистов»25.

5 июня Молотов улетел из Вашингтона в Лондон, где в первую очередь должен был убедить англичан присоединиться к совместному коммюнике и вместе с советскими и американскими союзниками заявить, что «достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.». Британцы согласились, и 12 июня, через день после отъезда Молотова на родину, были одновременно опубликованы два коммюнике26.

Во втором раунде переговоров с Молотовым Черчилль четко дал понять, что Британия планирует осуществить в Европе небольшую высадку войск – шесть–десять дивизий, – да и этого он обещать не может. 10 июня Молотов отправил Сталину свое заключение: «Английское правительство обязательства по созданию второго фронта в этом году не берет, а заявляет, и то с оговорками, что оно готовит пробную десантную операцию»27.

Едва ли Сталин всерьез надеялся на открытие второго фронта в 1942 г.; два коммюнике должны были, самое главное, заявить о возможности такой операции, чтобы немцы не стали тратить слишком много ресурсов на Восточный фронт. Следуя этой тактике, Молотов 13 июня в Верховном совете восторженно отозвался об итогах своей командировки в Британию и США, особенно о втором фронте, который «имеет большое значение для народов Советского Союза, т. к. создание второго фронта в Европе создаст непреодолимые трудности для гитлеровских армий на нашем фронте. Будем надеяться, что наш общий враг почувствует на своей спине результаты все возрастающего военного сотрудничества трех великих держав». Официальные документы утверждают, что эти слова были встречены бурными овациями28.

В следующие несколько недель Молотов несколько раз произносил аналогичные пышные речи, но они никого не впечатляли. В конце июня Гитлер начал операцию «Блау» – вторжение в южную часть России и на Кавказ. Немецкие армии продвигались быстро, точно так же, как летом 1941 г. к концу июля они заняли Ростов – кавказские ворота – и приближались к Сталинграду. Сталин был весьма обеспокоен таким поворотом событий, о чем свидетельствует его письмо к Черчиллю от 23 июля: «Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год»29. В ответ Черчилль предложил встретиться лично и обсудить англо-американские планы военных действий в 1942 г. Сталин согласился, но попросил британского премьера приехать в Москву. Хороших перспектив эта встреча не сулила. За несколько недель до приезда Черчилля советские шпионы в Британии подтвердили то, что Сталин и Молотов знали из дипломатических источников: англичане и американцы не станут открывать в 1942 г. европейский фронт, а вместо этого планируют крупную военную операцию в Северной Африке.

12 августа Черчилль приехал в Москву и привез, как и ожидалось, плохие новости: войти во Францию в 1942 г. невозможно из-за нехватки десантных судов. Сталин настаивал хоть на каком-нибудь втором фронте, предлагая, например, сделать маленькую высадку на полуострове Шербур, но все зря. Молотов один раз встретился с Черчиллем и активно приводил доводы в пользу открытия второго фронта в 1942 г., как предлагал Сталин, но когда речь заходила о реальных вопросах, осторожно советовал поговорить лично с диктатором30.

Когда Черчилль уехал из Москвы, Молотов написал Майскому о том, как прошел визит. «Переговоры с Черчиллем не были ровными, – рассказал нарком, – но очень обширными в личной резиденции товарища Сталина, оборудованной для персональных контактов с гостями… Даже Черчилль хорошо реагировал на главный вопрос [о втором фронте], результаты можно рассматривать как удовлетворительные»31. Впрочем, вскоре радость Сталина поубавилась. К концу августа немцы подошли к Сталинграду. В середине сентября они вели бои в центре города. Немцы имели хорошие шансы на взятие Сталинграда, и эта угроза усугубляла последствия того, что второго фронта еще не было.

В начале октября Сталин, к всеобщему удивлению, обнародовал заявление, упрекавшее союзников за то, что они не помогают СССР. В личных беседах генсек высказывался даже жестче. 19 октября он телеграфировал Майскому в Лондон: «У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера… за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросе о поставках вооружения для СССР… по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке англичанами Берлина… которую Черчилль провозгласил в Москве и которую не выполнил ни на йоту»32.

Резкие слова Сталина о Гессе были вызваны старыми советскими страхами о том, что англичане замыслили сепаратный мир с Германией и намереваются использовать бывшего гитлеровского заместителя в качестве посредника. Эти страхи обострились, когда в начале октября Британия объявила, что будет судить нацистских преступников только после войны, и фактически Гесс получал отсрочку. Майский пытался успокоить своего начальника, предполагая, что Черчилль ищет «легкой войны», а не поражения СССР, но Сталин продолжал настаивать, что «будучи сторонником легкой войны, Черчилль легко поддастся влиянию тех, кто держит курс на поражение Совсоюза, ибо поражение нашей страны и компромисс с Германией является наиболее легкой формой войны Англии с Германией»33.

Очевидно, вождь был вымотан битвой за Сталинград. В октябре 1942 г. город был на грани того, чтобы сдаться немцам. Впрочем, в ноябре 1943 г. Красная Армия начала массивное контрнаступление и взяла немецкие войска, сражавшиеся в Сталинграде, в кольцо. Поражение в Сталинграде и провал операции «Блау» положили конец каким-либо обоснованным надеждам на победу немцев на Восточном фронте. Красная Армия перехватила в Сталинграде стратегическую инициативу и больше не упускала ее. Успех положил начало долгому маршу на Берлин, кульминацией которого стал захват немецкой столицы в апреле 1945 г.

Не менее важными стали и дипломатические последствия Сталинградской битвы. Теперь Черчилль и Рузвельт поняли, что им надо крепко дружить с их советским союзником, поскольку после войны он станет самой сильной военной державой Европы – политическое влияние которой станет опираться на всеобщее восхищение героическими свершениями Красной Армии и все возрастающей поддержкой со стороны европейских компартий, составлявших авангард сопротивления немецкой оккупации. В таком новом контексте предложение о том, чтобы заранее договориться по некоторым послевоенным вопросам, очень заинтересовало и Черчилля, и Рузвельта, и они стали изо всех сил приглашать Сталина на личную встречу. Советский вождь не торопился, так как был с головой погружен в военные дела. Хотя все понимали: в конце концов СССР обязательно победит, стране предстояло выиграть еще много сражений.