Георгий Семенов - О себе

Я рассчитывал с 7 человеками разоружить весь гарнизон Маньчжурии, явившись в казармы на рассвете и захватив пирамиды с винтовками. В успехе предприятия я был совершенно уверен, полагая, что если я именем Временного правительства объявлю демобилизацию и отправку разоруженных солдат по домам, то никаких осложнений выйти не может и солдаты будут довольны возможности выехать домой.

К 4 часам утра «полк» подошел к воинской платформе на ст. Маньчжурия. Я встретил эшелон и приказал двум казакам дежурить у поезда, говоря всем, кто будет спрашивать, что вагоны заняты Монголо-бурятским полком. Самый состав, по моему приказанию, был поставлен на выходной путь и держался с прицепленным паровозом под парами для немедленной эвакуации солдат после разоружения.

Я сам с бароном Унгерном отправился в дипломатическое бюро Цицикарской провинции, где нас ожидали ген. — майор Ган и остальные представители власти. Все были в полной уверенности, что прибыл Монголо-бурятский полк; никому не приходило в голову, что состав полка заключался в семи человеках и что вагоны из Даурии пришли пустыми.

«Действующие силы» своего полка я распределил следующим образом: я с казаком Батуевым, вдвоем, должны были разоружить 720-ю дружину; барон Унгерн с одним казаком взяли на себя разоружение железнодорожной роты и команды конского запаса; хорунжий Мадиевский с двумя казаками должен был объехать квартиры наиболее заметных большевистских агитаторов, арестовать их и доставить на вокзал.

Глава 12

Обстановка в Маньчжурии

Разоружение гарнизона Маньчжурии. Отправка разоруженных солдат на запад. Высылка большевистских лидеров из Маньчжурии. Заседание Маньчжурского городского совета. Мое появление на заседании. Три категории большевиков. Телеграмма генерала Хорвата. Командировка Жевченко в Шанхай. Приглашение адмирала Колчака. Связь немцев с большевиками. Ошибочность немецкой политики и ее последствия. Мое решение вести борьбу самостоятельно. Эвакуация итальянцев и получение от них оружия. Первые столкновения с большевиками.

Около 6 часов утра 19 декабря мы приступили к выполнению поставленной себе задачи. Барон Унгерн взял с собой начальника милиции гор. Маньчжурия, капитана Степанова, который должен был указать ему местонахождение казарм. Я еще днем осмотрел расположение казарм 720-й дружины и в проводнике не нуждался.

Капитан Степанов был чрезвычайно удивлен, увидев, что барон Унгерн намерен произвести разоружение двух рот с одним только казаком, и считая, по-видимому, эту авантюру заранее обреченной на полный провал, решил отстраниться от участия в ней. Поэтому он категорически отказался вести барона Унгерна к казармам и пытался уехать домой, так что барону пришлось применить совершенно экстраординарные меры и отшлепать почтенного капитана ножнами шашки по мягким частям тела, чтобы заставить его проводить себя до места.

Как я и ожидал, разоружение произошло быстро и легко, без всяких инцидентов, если не считать попытку одного из членов комитета дружины призвать растерявшихся товарищей к оружию. Призыв этот, однако, успеха не имел, так как винтовки были уже заперты нами на цепочку и около них стоял мой Батуев с ружьем на изготовку и взведенным на боевой взвод курком. В то же время, вынув пистолет, я объявил во всеуслышание, что каждый, кто сделает попытку сойти с места, будет немедленно пристрелен.

Я обратился к солдатам с соответствующей речью, объявив им именем Временного правительства о демобилизации и отправлении их по домам, причем дал 20 минут на сборы, объявив, что каждый опоздавший будет арестован и предан суду.

Услышав об отправке домой, солдаты повеселели и быстро начали свертывать свои пожитки и укладывать сундучки. Через полчаса все было готово. Я выстроил дружину во дворе, рассчитал по два и повел вздвоенными рядами к вокзалу, оставив Батуева окарауливать казарму. На вокзале я подвел свою колонну к эшелону, уже готовому к отправлению, рассадил солдат по вагонам, назначив старших на каждую теплушку. К этому времени и барон Унгерн привел разоруженных им солдат, в количестве нескольких сот человек, которые также были размещены по теплушкам. От каждого десятка по одному человеку было командировано за кипятком, и вскоре все было готово к отправлению эшелона, ждали только хорунжего Малиевского, который должен был привести арестованных им большевистских лидеров. Среди последних были учителя, рабочие и лица неопределенных профессий, специализировавшиеся на политической спекуляции в это сумбурное время. Они были помещены в отдельную теплушку, которую я приказал запломбировать, объявив арестованным, что они должны быть горды въехать в Россию в запломбированном вагоне, подобно своему вождю Ленину.

Эшелон был готов к отправке в 10 часов утра. Я объявил солдатам, что задняя теплушка занята конвоем, который имеет распоряжение до станции Борзя из вагона никого не выпускать и стрелять в каждого, кто попытается выйти из вагона или выглядывать из окна. Подхорунжему Швалову, в единственном числе конвоировавшему эшелон в 37 вагонов, я приказал до станции Даурия ехать на тормозной площадке, а при проходе поезда этой станции уменьшенным ходом спрыгнуть с нее. Через дежурного по станции было сообщено по линии до станции Борзя остановки эшелону не давать и пропустить его ходом более быстрым, чем обычно. Все эти меры были приняты мною из опасения, что солдаты, обнаружив отсутствие конвоя в поезде, могут высадиться в Даурии и соединиться там с даурским гарнизоном, и тогда справиться с ними будет много труднее. Опасения эти, к счастью, не оправдались, и я одновременно получил из Даурии донесение о благополучном проследовании эшелона в Борзю.

Китайское командование и представители городского самоуправления прибыли ко мне с поздравлениями по случаю успешного разоружения; почти никто не знал, что 1500 солдат были разоружены 7 человеками, а если кто и слышал о численности нового русского гарнизона Маньчжурии, считал эти слухи вздорными и не верил им.

Таким образом, с 19 декабря под моим контролем находились два гарнизона: даурский и маньчжурский. Однако Маньчжурия еще не окончательно подчинилась мне, и через несколько дней после разоружения гарнизона мне пришлось такими же решительными мерами выступать против городского самоуправления, чтобы привести его к порядку и полному подчинению себе.

Избранный по революционным ультрадемократическим законам, Маньчжурский городской совет носил явную социалистическую окраску и потому не мог, конечно, искренне симпатизировать мне. Поэтому неудивительно, что на второй или третий день после разоружения у меня произошло первое недоразумение с ним. Я был приглашен на заседание городского совета, где мне пришлось выслушать много благодарностей за освобождение города от разнузданных солдат и пр. Я ответил также благодарностью, но просил городской совет обсудить вопрос и вынести постановление о поддержке меня и моих формирований, о чем телеграфировал генералу Хорвату как главному начальнику края. Это мое предложение не было принято большинством голосов, что я объяснил наличием скрытой оппозиции, против которой решил принять свои меры. Поэтому, когда в январе 1918 года городской совет собрал в помещении Железнодорожного собрания пленарное заседание своих гласных, я, не будучи приглашен на него, все же в целях информации командировал на него своего офицера, поручика Алексеева. Поручик Алексеев успешно выяснил цель происходящего собрания, но с трудом выбрался из здания, т. к. обнаружив в нем моего подчиненного, его пытались задержать в собрании до окончания заседания. Явившись ко мне, поручик Алексеев доложил, что на повестке собрания стоят два вопроса: 1) о нарушении революционных свобод есаулом Семеновым и об отношении к нему в связи с этим и 2) о разгоне Учредительного собрания в Петрограде большевиками. Имея на руках повестку заседания, я с несколькими офицерами, вооруженными винтовками, на извозчиках отправился в Железнодорожное собрание. Поставив у всех выходов вооруженных офицеров с приказанием никого не впускать и не выпускать из помещения, я в сопровождении подполковника Скипетрова, подъесаула Тирбаха и поручика Цховребашвили быстро вошел в зал заседания и, поднявшись на кафедру, скомандовал: «Руки вверх».