Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция

Что же касается наших отношений с Владимиром, то постепенно они сошли на нет. Ленин делал революцию, ему было не до женщин. Он объединял вместе общество, которое должно было слиться в такой могучий поток революционного пламени, перед которым не устоит никакая сила на свете. И у него это получилось – объединение пошло, и пошло тысячами. Я вижу, как народ учится революции – а нам нужно только не отставать от задач момента, уметь показывать всегда следующую, высшую ступень борьбы, извлекая опыт и указания из прошлого и настоящего, призывая смелее и шире рабочих в крестьян вперед и вперед, к полной победе народа, к полному уничтожению той самодержавной шайки, которая борется теперь с отчаянием осужденного на смерть.

Подумать только, как часто находились среди социалдемократии люди, особенно из интеллигентского крыла, которые принижали задачи движения, которые малодушно изверивались в революционную энергию рабочего класса. Некоторые думают и теперь, что так как демократический переворот буржуазен по своему общественно-экономическому характеру, то пролетариату не следует стремиться к руководящей роли в нем, к самому энергичному участию, к выставлению передовых лозунгов свержения царской власти и учреждения временного революционного правительства. События учат и этих отсталых людей. События подтверждают боевые выводы из революционной теории марксизма. Буржуазный характер демократической революции не означает, что она может быть выгодна только буржуазии. Напротив, она всего более выгодна и всего более нужна пролетариату и крестьянству. События показывают все очевиднее, что только пролетариат способен на решительную борьбу за полную свободу, за республику, вопреки ненадежности и неустойчивости буржуазии. Пролетариат может встать во главе всего народа, привлекая на свою сторону крестьянство, которому нечего ждать, кроме гнета и насилия от самодержавия, кроме измены и предательства от буржуазных друзей народа. Пролетариат, в силу самого своего положения как класса, в современном обществе, способен раньше всех других классов понять, что великие исторические вопросы решаются, в конечном счете только силой, что свобода не дается без величайших жертв, что вооруженное сопротивление царизма должно быть сломлено и раздавлено вооруженною рукою. Иначе нам не видать свободы, иначе Россию ждет судьба Турции, долгое, мучительное падение и разложение, мучительное в особенности для всех трудящихся и эксплуатируемых масс народа. Пусть буржуазия унижается и холопствует, торгашествует и клянчит подачек, добиваясь жалкой пародии на свободу. Пролетариат пойдет на бой, поведет за собой истерзанное самым подлым и невыносимым крепостничеством и надругательством крестьянство, пойдет к полной свободе, которую может отстоять только вооруженный народ, опираясь на революционную власть.

Вот так сказал мне Владимир, когда мы виделись с ним. Точнее он сказал это не только мне, он говорил и повторял это всем большевиками. И он был прав. Взятие Зимнего подтвердило его теорию действием.

Я скучала по Владимиру, конечно, скучала. Но он все решил за нас. Политика всегда была его главной женщиной, даже главнее, чем Крупская. Вот он и занимался сейчас только ей. Политика полностью заняла ее место, вытеснив постепенно и меня. Я не обвиняла Ленина ни в чем, потому что знала, что так рано или поздно произойдет. Просто хотела, чтобы это произошло как можно позже…

Зато теперь я волновалась за Владимира гораздо сильнее, чем раньше, ведь врагов у него стало гораздо больше. У тех, кто стоит у руля, всегда больше недоброжелателей, чем у простых смертных.

О покушениях на Владимира я узнала, наверное, первой. Мой внутренний голос как будто заставил меня почувствовать это. Хотя ничто еще не предвещало беды. И я, как обычно, занималась партийной работой, но вдруг почувствовала, как внутри, словно что-то обрывается, как будто я чувствую, что теряю что-то самое дорогое, что у меня есть. Я в ужасе бросилась к телефону и позвонила мужу, но с детьми все было в порядке. Сердце бешено колотилось, у меня было ощущение, что надвигается что-то страшное, что-то чудовищное, чего я никак не могу предотвратить.

Будто огромная стихия движется на меня, и вот-вот низвергнет свою мощь. Это не передать словами! Я ходила по своему кабинету, как вдруг за окном потемнело, и почти сразу же полил дождь. Что это? Я точно знала, что мне подают знак. Но какой… этого я понять не могла. И тут в душе что-то екнуло – Владимир. С ним произошла беда! Снова кидаюсь к телефону и прошу соединить меня с ним или Надеждой Константиновной: обоих нет ни на квартире, ни в Кремле. Прошу соединить с кем-нибудь, кто недавно с ними общался… Соединили с каким-то товарищем. Как сумасшедшая сто раз переспрашиваю, все ли в порядке с товарищем Лениным, здоров ли он? Товарищ несколько удивлен моим странным поведением, но заверяет, что видел Ленина буквально полчаса назад, и с ним все было хорошо.

Немного успокаиваюсь. Слишком я стала впечатлительна, а может быть, просто меняется погода… Я ведь давно не жила подолгу в России, и отвыкла от ее климата. Я тогда не подозревала, что это ощущение не покинет меня ни тогда, когда в первый раз будут стрелять во Владимира и промахнутся, ни когда во второй раз две пули Каплан попадут в него. Я, разумеется, просила, чтобы Владимиру передали, что я звонила и просила беречь себя. Но я знала, что он – человек, отдающий всего себя без остатка своему делу, вряд ли даже к сведению примет мои слова.

Мне еще больше захотелось быть рядом с ним, обнять, прижать его к себе. Или хотя бы быть просто рядом. Я пыталась его забыть, но не сумела, потому что Владимир – он такой один… Тот, который останется в моей жизни и в моем сердце навсегда.

И что бы ни происходило, я всегда буду переживать за него. Я чувствовала, что в моей душе с каждым днем нарастает тревога. Знаете, как кошки, которые чувствуют дрожь земли задолго до начала землетрясения? Так и я чувствовала, что должно произойти что-то ужасное.

Но самое ужасное заключалось в том, что я не могла ничего предотвратить. Даже говорить и предупреждать не имело смысла, потому что я знала, что Владимир не станет слушать. Он скажет только:

– Инесса, вы слишком впечатлительны. Да-да, он опять начал говорить мне «вы», как в самом начале нашего знакомства. А для меня это «вы» стало звучать приговором. Он четко разграничил то, что было до приезда в Россию, и то, что стало теперь.

И, кажется, его сейчас не волновало ничего кроме партии. Ну что ж, если он счастлив, то я не буду ему мешать… Для меня он оставил только прошлое, им я и буду жить…

Глава 17. Покушение и расплата