Ольга Афанасьева - Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках

Умерли Ойстрах, Лемешев — великий певец-тенор, партнер Вишневской по опере «Евгений Онегин», Хачатурян. Самым близким другом за рубежом стал Бриттен. Они постоянно ездили к нему в Олдборо в гости и на фестивальные концерты, где Вишневская пела в Четырнадцатой симфонии Шостаковича под управлением Бриттена.

Самой большой потерей стала смерть Шостаковича.

Вспоминает Галина Вишневская:

«9 августа 1975 года, в день нашего концерта, когда мы уже одетые собирались выходить из дома, нам позвонила из Москвы Славина сестра и сказала, что только что скончался Дмитрий Дмитриевич.

Через час Слава стоял на сцене вместе с Озавой, главным дирижером Бостонского оркестра, которого он попросил объявить публике, что умер великий Шостакович. Сам он не смог произнести ни слова. В этот вечер он дирижировал Пятой симфонией Шостаковича. Мне же пришлось собрать всю свою волю и силы, чтобы спеть сцену письма Татьяны.

На гражданской панихиде, когда дети покойного захотели, чтобы над гробом Шостаковича прозвучал записанный на пленку мой голос, во фрагментах из его Четырнадцатой симфонии — он очень любил эту запись и часто ее слушал, — им категорически это запретили»[45].

В траурные дни Ростропович играл музыку Шостаковича на чужбине, а на родине, в Москве на панихиде Четырнадцатая симфония не звучала из-за того, что в записи на пластинке пела Вишневская. По поручению Ростроповича его сестра Вероника заказала венок с надписью на белой ленте: «Дорогому незабвенному музыкальному отцу — от Галины Вишневской и Славы Ростроповича». Венок каким-то образом доставили в Большой зал Консерватории и затем — на Новодевичье кладбище.

Постепенно растерянность изгнанников исчезала.

…Когда мы оказались на Западе в 1974 году, никаких контрактов у нас не было, не было жилья, не было денег. Один из первых концертов у меня был в Риме. Вдруг в гостинице я получаю приглашение в Ватикан от Папы Римского Павла VI. И мы с Галиной Павловной, конечно же, пошли, взяв переводчика, чтобы понять каждое слово. Когда мы уходили, Павел VI вдруг мне говорит: «Маэстро, у Вас одна проблема осталась в жизни». — «Ваше святейшество, если одна, может быть, Вы будете так любезны мне сказать — какая», — попросил я. Сейчас я вам процитирую его ответ точно, так как, несмотря на свою хорошую память, я каждое слово Папы Римского сразу же записал. Он сказал: «Вы знаете, есть огромная лестница между Землей и Небом. Вы уже стоите на середине этой лестницы и у Вас только одна проблема: что бы Вы в жизни ни делали, перед тем, как сделать любой следующий шаг или совершить любой следующий поступок, подумайте — это шаг вверх по лестнице или вниз». С тех пор эти слова являются моим девизом»[46].

Последняя фотография Дмитрия Шостаковича. Май 1975 г.

5 марта 1975 года Ростропович продирижировал в Вашингтоне Шестой симфонией, симфонической поэмой «Франческа да Римини» и заключительной сценой из оперы «Евгений Онегин» П. Чайковского в исполнении Вишневской, в июле — Классической симфонией и Пятой симфонией Прокофьева. Вишневская спела четыре арии из опер Дж. Пуччини. Вскоре Ростроповичу предложили место художественного руководителя Вашингтонского симфонического оркестра, в тот период считавшегося довольно средним.

Ростропович, устав от скитаний, хотел постоянного места работы. Вишневская заключила контракт на несколько выступлений в Метрополитен-опера, дочерей забрали из пансиона и поместили обучаться в Нью-Йоркскую Джульярдскую школу: Олю — на виолончели, Лену — на фортепиано у профессора Ани Дорфман. Для дочерей сняли возле школы трехкомнатную квартиру за 500 долларов в месяц, в Париже оставили за собой квартиру за 800 долларов, а в Вашингтоне жили в гостинице «Уотергейт». Уезжая из России «в командировку», Ростропович обещал Фурцевой недвижимостью не обзаводиться и держал слово.

«… Когда нас выгнали из СССР, я начал ездить из города в город. Много проблем было в жизни; я не знал, где устроить наших двух дочерей, чтобы они могли продолжать учебу, надо было зарабатывать деньги. Поэтому я и ездил, как на перекладных, из города в город играть концерты. Надо сказать, что до этого у меня были в Москве и дача, и квартира. И из-за того, что я должен был постоянно переезжать из гостиницы в гостиницу, наступил кризисный момент, когда после концерта в Роттердаме я не мог идти в гостиницу — настолько опротивела мне эта бездомная жизнь. И я с виолончелью просто гулял до пяти утра по улицам.

Об этом узнала одна наша знакомая — греческая пианистка. Она мне сказала: «Ты знаешь, я тебе помогу». И однажды принесла нам с Галиной Павловной малюсенькую собачку, розоватенькую, как поросенок. Мы с женой пришли в восторг. Я говорю: «Галя, как назовем ее?». Галя говорит: «Ну, это типичный Пукс». У Войновича в романе «Приключения солдата Чонкина» пукс — это растение-гибрид, который выводил селекционер в одной деревне. Он хотел создать гибрид между помидором и картофелем, считая, что только это может спасти нашу коммунистическую систему от краха, потому что думал так: если будут на ботве расти помидоры, а на корнях картошка, это спасет всю нашу экономику.

Поэтому он посвятил 25 лет созданию этого гибрида, и когда Чонкин к нему пришел, он сказал: «За 25 лет мне все-таки удалось кое-чего достичь; ты видишь, ботва сейчас, как у картофеля, а корни — как у помидоров». Он сокращенно назвал это растение «пукс», что означало «путь к социализму». Наш пес был типичной помесью картошки с помидором, поэтому и назвали его Пуксом. Это была гениальная собака: она свободно играла на рояле, правда, только музыку в стиле модерн. Теперь о той собаке, что пристала ко мне. Я взял ее в гостиницу, тщательно вымыл. На следующий день пошел с ней к ветеринару, посидел благородно в очереди; собаке сделали все прививки и даже выдали паспорт с фамилией Ростропович»[47].

Обаяние, простота, жизнерадостность, талант и человечность Ростроповича создали атмосферу обоюдной влюбленности дирижера и оркестра. В любом оркестранте он видел коллегу и помощника, а не покорного исполнителя чужой воли.

Успех оркестра объяснялся и насыщенностью его репертуара. За тринадцать сезонов Ростропович продирижировал 469 сочинениями 154 композиторов; за сезон он выучивал не менее тридцати партитур. 166 сочинений были в репертуаре оркестра новинками. Увлечение новыми произведениями сочеталось с прочной опорой на симфоническую классику: Ростропович дирижировал симфониями и фортепианными концертами Л. Бетховена, И. Брамса, А. Дворжака, Й. Гайдна, Г. Малера, В.-А. Моцарта. Выдающимися современные композиторы (Артемов, Альберт, Друкман, Дютийе и другие) несли Ростроповичу свои новые работы для премьер.