Федор Раскольников - Кронштадт и Питер в 1917 году

— Мне все-таки непонятно, зачем понадобилось подчеркивать это положение и устранять безвредного Пепеляева, но существу, служившего вам хорошей ширмой? — спросил Владимир Ильич.

Я уверил тов. Ленина, что наши намерения не преследуют своей целью образование независимой «Кронштадтской республики» и не идут дальше избрания Кронштадтским Советом правительственного комиссара из своей собственной среды.

— Если мы вообще выдвигаем принцип выборности чиновников, — говорил я, — то почему нам частично, когда это возможно, не начать это делать сейчас? Конечно, этот выборный комиссар не может быть большевиком, так как ему, до известной степени, придется проводить политику Временного правительства. Но почему не может быть выборного комиссара вообще? Всегда найдется честный беспартийный, который мог бы выполнить такую роль. Почему мы, большевики, должны бороться против принципа выборности комиссара, если того желает большинство Кронштадтского Совета?

Мои объяснения, видимо, несколько успокоили Ильича. Его выразительное лицо мало-помалу смягчилось.

— Наиболее серьезная опасность заключается в том, что теперь Временное правительство будет стараться поставить вас на колени, — после короткого раздумья, медленно и выразительно произнес Владимир Ильич.

Я обещал, что мы приложим все усилия, дабы не доставить триумфа Временному правительству, не стать перед вам на колени.

— Ну, хорошо, вот вам бумага — немедленно пишите заметку в несколько строк о ходе последних кронштадтских событий, — примирительным тоном предложил мне Ильич, протягивая лист чистой бумаги.

Я тут же уселся и написал две страницы. Владимир Ильич сам внимательно просмотрел заметку, внес туда несколько исправлений и отложил ее для сдачи в набор[82].

На прощанье, пожимая мне руку, он попросил передать кронштадтским товарищам, чтобы в следующий раз они не принимали столь ответственных решений без ведома и предварительного согласия ЦК. Разумеется, я с готовностью обещал дорогому вождю строжайшее соблюдение партийной дисциплины. Владимир Ильич обязал меня ежедневно звонить по телефону из Кронштадта в редакцию «Правды», вызывать к аппарату его самого и докладывать ему важнейшие факты кронштадтской политической жизни.

С облегченным сердцем я возвращался в Кронштадт; было приятно, что Ильич в конце концов примирился с резолюцией Кронштадтского Совета, к которой вначале он относился несочувственно. Тов. Ленин только боялся, что Временное правительство заставит нас капитулировать перед собою, что мы будем вынуждены с позором взять свою резолюцию назад. Любопытно, что тов. Ленин совсем не настаивал на отказе от резолюции, а, напротив, опасался нашего отступления от нее. Наконец, до беседы со мною Ильич, видимо, не имел точного представления о положении кронштадтских дел и о размахе наших намерений. Конечно, если бы мы стремились к образованию независимой «Кронштадтской Советской Республики», то такое создание государства в государстве было бы явной утопией, ребяческой затеей. Но наши помыслы не шли дальше выборности правительственного комиссара Кронштадтским Советом. Таким образом, сознавая свою ответственность перед избирателями, правительственный комиссар был бы вынужден считаться с местным Советом и от времени до времени делать ему систематические доклады, пользуясь его указаниями и работая под его контролем.

Очередная задача, стоявшая сейчас перед нами, заключалась в том, чтобы, с одной стороны, не дать поставить себя на колени, избежать позора капитуляции, а, с другой стороны, не дать повода Временному правительству использовать данный конфликт в целях вооруженного разгрома Кронштадта. Прогноз Владимира Ильича оказался как нельзя более справедливым. Временное правительство действительно попыталось поставить нас на колени. Первая ласточка не заставила себя долго ждать.

В ближайшее воскресенье, 21 мая, мы но телефону получили извещение, что из Питера к нам едет делегация Петросовета. В назначенный час почти все члены Кронштадтского исполкома и президиума были на пристани. Слух о приезде питерских гостей быстро распространился по всему городу, и к моменту прибытия парохода большая толпа сосредоточилась на Петроградской пристани. За недостатком мест наиболее предприимчивые зрители влезли на фонари.

Не зная намерений нежданных гостей, мы встретили их без речей. В составе петроградской делегации были Чхеидзе, Гоц, Анисимов, Вербо и другие меньшевики и эсеры[83]. Познакомившись с ними, мы повели их в Кронштадтский Совет. Приезжие меньшевики и эсеры имели достаточно такта, чтобы сразу не показать своей политической вражды. Они играли роль беспристрастных зрителей, приехавших в Кронштадт с целью объективного изучения создавшейся у нас политической обстановки.

Почти все члены исполкома, телефонограммами вызванные в Совет, явились па заседание. Взяв слово, Чхеидзе прежде всего приветствовал исполком Кронштадтского Совета и заявил, что их делегация приехала исключительно в целях товарищеской информации. Председатель исполкома Ламанов подробно изложил фактическую сторону событий последних дней. Чхеидзе внимательно слушал его, широко раскрыв свои большие немигающие глаза, и от времени до времени глубокомысленно кивал головой. В общем, на заседании исполкома был в полной мере соблюден тон взаимной корректности. Зато политические страсти приехавших делегатов заметно разнуздались на заседании Совета, которое происходило тотчас после исполкома. Чхеидзе по-прежнему выдерживал старый тон любезности и комплиментов. Но этот искусственный, натянутый тон совершенно прорвался во время выступления эсера Гоца. Не лишенный темперамента оратор, он не сдержался и в своей речи позволил себе резкие выпады по нашему адресу. Конечно, его антибольшевистские нападки не имели никакого успеха, на, тем не менее, этим был нарушен тот характер отношений, который пытался установить Чхеидзе, игравший роль доброго дядюшки. В результате приезд петросоветских гостей не принес ничего существенного и ни в какой степени не разрешил конфликта, возникшего между Кронштадтским Советом в Временным правительством. По-видимому, делегаты не имели никаких полномочий. Они приезжали только для информации.

Это была первая глубокая разведка Временного правительства. Вслед за этим пробным шагом им были предприняты другие шаги. В один прекрасный день к нам без всякого предупреждения совершенно неожиданно приехали министр почт и телеграфа И. Г. Церетели и министр труда М. И. Скобелев[84]. На экстренном заседавши исполкома, созванном по поводу их приезда, Церетели заявил, что он и Скобелев командированы Временным правительством со специальным поручением добиться определенного соглашения с Кронштадтским Советом.