Виктор Устьянцев - Автономное плавание

На следующее утро Герасименко пошел в горком партии.

В приемной первого секретаря Карамышева сидело человек семь. Секретарша предупредила Герасименко:

- Без четверти двенадцать Михаил Петрович уедет на завод. Вряд ли он успеет принять вас.

Но Остап Григорьевич решил все же подождать, он знал, что поймать Карамышева трудно. "Авось успеет".

Первые четыре посетителя прошли быстро, но пятый застрял в кабинете секретаря на целый час. Когда он вышел, секретарша сказала:

- Все. Остальных Михаил Петрович примет вечером. В это время вышел Карамышев. Он был уже в пальто.

Поздоровавшись, извинился:

- Прошу простить, меня ждут на заводе. Если у кого дела совершенно неотложные, пройдите к товарищу Постнову. А ты, Остап Григорьевич, мне очень нужен. Одевайся, поговорим в дороге.

Герасименко вопросительно посмотрел на Карамышева. Они были знакомы давно, вместе бывали на совещаниях, сидели в президиумах, но отношения их были чисто, деловыми. Поэтому Остап Григорьевич удивился, уловив в обращении Карамышева какие-то дружеские нотки.

Пока Герасименко надевал шинель, Карамышев с улыбкой разглядывал его. Потом, взяв за локоть, вывел из приемной.

- Я к тебе, Остап Григорьевич, давно собирался заехать, да все как-то не получалось. Как живешь?

- Да ведь как сказать... - Герасименко неопределенно пожал плечами.

- Работу пришел просить?

- Угадали.

- Я знал, что ты придешь. Наш брат, партийный работник, не умеет сидеть на пенсии, к людям его все время тянет. Как, тянет?

- Тянет.

- То-то! - Карамышев торжествующе рассмеялся. - А работу мы тебе, Остап Григорьевич, уже подыскали.

- Мне?

- Тебе. Чему удивляешься? Думал, и мы тебя в запас уволили?

- Так какую же работу? - спросил Герасименко.

- На судоремонтный секретарем парткома рекомендовать будем.

- Но ведь там меня не знают. А должность-то, между прочим, выборная.

- Это тебя-то не знают? Между прочим, знают. Лодки твои там ремонтируются. Ты депутат горсовета, член горкома. Да кто тебя в городе не знает?

- Надо подумать.

- Подумай, пожалуйста. Только не долго думай. Через две недели у них партийная конференция.

- Трудно будет.

- Очень трудно. Поэтому на твоей кандидатуре и остановились. Воробей ты стреляный, да и шея у тебя вон какая крепкая, выдюжит. - Карамышев засмеялся.

14

Ночью вошли в Неву, бросили якорь напротив Адмиралтейства. До рассвета оставалось добрых три часа, но спать никто не ложился. Матросы высыпали наверх, неторопливо курили, переговаривались. Многие впервые были в Ленинграде.

На мостике кто-то тихо и торжественно читал:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит...

До утра так никто и не заснул. После завтрака взялись за уборку. Когда все было вымыто, протерто, надраено до зеркального блеска, пошли в ход утюги и щетки. После обеда с первой группой увольняющихся Матвей сошел на берег. Замполит повел матросов на Дворцовую площадь, а Матвей направился в обратную сторону, к мосту лейтенанта Шмидта.

Университет. Академия художеств с лежащими перед ней каменными сфинксами. А вот и дом академика Павлова. Памятник Крузенштерну. Кажется, ничего не изменилось, кажется, только вчера ты выходил из этого парадного подъезда и на углу Восьмой линии садился в трамвай. Но почему так замирает сердце?

Он долго стоял у парадного подъезда училища, не решаясь войти. К кому он, собственно, пойдет? Сейчас все курсанты и преподаватели на практике, на кораблях. Опустели аудитории, умолкли гулкие длинные коридоры, и только где-нибудь в компасном зале одинокий дневальный, скучая, расхаживает вокруг паркетной картушки и пытливо вглядывается в замершие в нишах статуи выдающихся ученых.

Матвей тихо побрел по Одиннадцатой линии. Вот вход в клуб училища. Там на втором этаже - голубая гостиная, картинная галерея, музей, зал Революции. А вот столовая, контрольно-пропускной пункт. Отсюда они вместе выходили с матерью: тогда снимали комнату на Среднем проспекте.

Мать... Он знал ее всего два года. Да, два года, если не считать тех первых трех лет в детстве. Если бы она .дождалась, пока он окончит училище, он увез бы ее с собой, не дал бы ей работать, заставил бы лечиться. Тогда, может быть, все сложилось бы иначе.

Вон то окно на втором этаже. Маленькая уютная комната. Он не был там после смерти матери. Он даже не хотел заходить за ее вещами - их оставила у себя хозяйка. Она же потом принесла ему в училище альбом с фотографиями и перевязанные выгоревшей лентой письма отца...

Им снова овладели грустные воспоминания, он шел, ничего не замечая. Не заметил, как дошел до Первой линии, машинально свернул на нее и опять вышел на набережную. Долго стоял облокотившись о гранитный парапет и глядя в мутную, с жирными пятнами мазута воду. Потом прошел по набережной до Дворцового моста, перешел через него, пересек площадь и через арку Главного штаба вышел к центральной телефонной станции. Отправив Курбатовым поздравительную телеграмму, вышел на Невский. Пестрая толпа подхватила его и понесла...

Была суббота, рабочий день уже закончился, и люди спешили домой. Матвея обгоняли, задевали свертками и сумками, торопливо извинялись, но он ничего не замечал. Только у Казанского собора, очнувшись, подумал: "А куда я иду?" Кроме Сони, у него в этом огромном городе не было ни одного близкого человека. И стоило вспомнить о Соне, как его неудержимо потянуло к ней. Почему он ни разу не написал ей, что с ней сталось за это время? Его охватило нетерпение. Завидев зеленый глазок такси, выскочил на мостовую и загородил машине дорогу.

Соня была дома. Кажется, она ничуть не удивилась.

- А, Матвей. Проходи. - Старательно закрыла дверь и, повернувшись к нему, сказала: - Ну, здравствуй.

Она было протянула ему руку, но Матвей взял ее за плечи, настойчиво притянул к себе и поцеловал. Потом прижал ее голову к груди и ласково погладил ладонью по волосам. Она стояла покорно и тихо, но Матвей чувствовал, что все в ней напряжено. Вот она вздрогнула и легким движением рук мягко отстранила его, сказала:

- Сними тужурку. Жарко.

А через минуту уже совсем спокойно говорила:

- Я только что с работы, у меня беспорядок. Сейчас немного приберу, и мы приготовим чего-нибудь поесть.

Она держалась с обескураживающей непринужденностью. Казалось, они расстались только сегодня утром. Для Матвея это было совсем неожиданно, он думал, что придется объясняться. Но Соня ни о чем не спрашивала, и Матвей был благодарен ей.

Пока она торопливо прибирала комнату, он молча наблюдал за ней. Она осталась такой же, как и восемь месяцев назад.