Елена Толстая - Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург
В версии 1913 года — ностальгической оглядке на рухнувшее счастье — «Портрет гр. С.Т.» нет первой строфы, осталось только две:
Изгибы плеч в серебряную шальОхвачены, а стан чуть согнут строгоВ глазах волна с волной уходят в даль,Неуловимый рот открыт немного,И ветер плещет юбкой голубой.На берегу в тот день была такой…Ты море ль видела? Иль в нем сиянье бога?
(Толстой 1913: 178)[64]Предъявляя неверной жене задним числом сомнение в высоте ее тогдашних чувств, Толстой выдает себя: он и сам заметил море и [Б]ога, только теряя ее.
Софья для «портрета» оделась в татарскую одежду, купленную в соседней деревне. Волошин стилизует ее восточную красоту то ли в египетском духе, под фаюмский портрет — изображения умерших на саркофагах, исполненные восковыми красками, — то ли под какую-то графическую технику вроде тех монотипий, с которыми экспериментировала в Париже Кругликова.
М. ВолошинГРАФИНЕ СОФЬЕ И. ТОЛСТОЙ
Концом иглы на мягком воскеЯ напишу твои черты:И индевеющие блесткиТвоей серебряной фаты,
И взгляд на все разверстый внове,И оттененный тонко нос,И тонко выгнутые брови,И пряди змейных, тонких кос,
Извив откинутого стана,И нити темно-синих бус,Чувяки синего сафьянаИ синий шелковый бурнус.
А сзади напишу текучий,Сине-зеленый пенный вал,И в бирюзовом небе тучи,И глыбы красно-бурых скал.
1909, Коктебель (Волошин 1982: 24)Тут мало от женщины, условные тонкие черты — зато увиден молодой, открытый миру человек. Портрет теряется в экзотических подробностях костюма и задавлен значительностью космических сил, бушующих за ним, — «валов», «туч» и «глыб». Получился у Волошина этюд «синее на синем» в духе «Голубой розы».
Наоборот, Дмитриева увидела космические силы в существе самой женщины: красное и синее, огонь и воду, а в женщине высветила птицу, то есть душу, и почувствовала трагизм хрупкой красоты, данной на мгновение.
Черубина де Габриак (Е. И. Дмитриева)ПОРТРЕТ ГРАФИНИ С. И. Т-Й
Она задумалась. За парусом фелукиСледят ее глаза сквозь завесы ресниц.И подняты наверх сверкающие руки,Как крылья легких птиц.
Она пришла из моря, где кораллыРаскинулись на дне, как пламя от костра.И губы у нее еще так влажно-алы,И пеною морской пропитана чадра.
И цвет ее одежд синее цвета моря,В ее чертах сокрыт его глубин родник.Она сейчас уйдет, волнам мечтою вторя,Она пришла на миг.
Коктебель, 1909 (Дмитриева 1999: 61–62).Е. И. Дмитриева
Софья оставила сообщение дальнего действия, когда, рассказывая о пяти поэтах, участвовавших в состязании, привела стихи Толстого и Волошина и добавила многозначительно о других поэтах, посвящавших ей стихи. Участвовал в этом состязании и Гумилев, хотя так никто до сих пор и не знает, какой портрет он тогда написал. Ср.: «Поэтические портреты С. И. Толстой написали в Коктебеле А. Толстой, М. Волошин, Е. Дмитриева. До сих пор остается неизвестным стихотворение Н. Гумилева, написанное в этом соревновании», — говорится в комментарии к новейшей расширенной републикации фрагментов о Волошине из воспоминаний Софьи (Купченко, Давыдов: 649–650 прим. 5). Непонятно также, почему Соня написала о пяти поэтах. Поэтесса М. Гринвальд приехала в Коктебель немного позже. М. Кларк, подруга Е. Дмитриевой, в конкурсе, кажется, не участвовала.
«Я пою и я — ничья»: русалка и Мавка
Толстой в 1909 году пишет «Солнечные песни» и другие стихи, составившие его поэтическую книгу «За синими реками». «Текст влюбленности» теперь приобретает более самостоятельные и отчетливые очертания: на пике увлечения фольклором Толстой реконструирует языческое панэротическое мироощущение — женщина в белом из дебютной книжки преображается в белую березу или даже в белую телку:
Рада белая береза:Обсыпалась почками,Обвесилась листочками.Гроза гремит, жених идет,По солнцу дождь — осенний мед,Чтоб, белую да хмельную,Укрыть меня в постель свою,Хрустальную,Венчальную…Иди, жених, замрела я,Твоя невеста белая… <…>За телкою, за белою,Ядреный бык, червленый быкБежал, мычал, огнем кидал <…>.
«Весенний дождь» (Толстой ПСС-1: 96)Софья — первая слушательница Толстого, он обговаривает с ней свои литературные планы. В какой-то степени речь идет о сотворчестве. В большой степени очарованность жанром сказки впервые возникает в творчестве Толстого именно в связи с личностью Софьи. Сказочный настрой закрепляется после сближения их с Ремизовым — Толстой не просто подражает его стихам и сказкам, но вся жизнь молодой пары превращается в инсценировку ремизовских сказочных сюжетов, а сами они — в персонажей ремизовской сказки «Зайка» (1907), надоедливых «Артамошку гнусного» и «Епифашку скусного». Около 12 (25) сентября 1908 года Волошин из Парижа пишет Ремизову о Толстом с женой: они «очень милые», состоят «Артамошкой и Епифашкой» (Купченко 2002: 209; Дымшиц-Толстая 1962: 40; Переписка: 139–140). Правда, вскоре Толстой — возможно, под влиянием неприятия Ремизова «аполлоновцами» — начинает от Ремизова отдаляться.
А. Ремизов
Книга «За синими реками» (1911), где собраны толстовские стихи его «языческого» периода, посвящена Соне: «Посвящаю моей жене, с которой совместно эту книгу писали» (Дымшиц-Толстая 1982: 63). Что означают эти слова? Наверное — то, что Софья создавала игровую, импровизационную атмосферу сказки, примитива, в которой Толстому легко работалось. Осень-зима 1909 года были ознаменованы работой Толстого над прозаическими сказками, изданными в 1910 году под заглавием «Сорочьи сказки» также с посвящением жене: «Посвящает Соне, граф А. Н. Толстой — Мирза-Тургень». Этот псевдоним восходит к легендарному пращуру матери писателя, Александры Леонтьевны, урожденной Тургеневой. Представляется, что и поэтический цикл «Дафнис и Хлоя», написанный Толстым в Коктебеле летом 1909 года, запечатлел облик этой стройной юной женщины, похожей на гречанку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
