Борис Штейфон - Кризис добровольчества

Добровольчество, как система единственно жизненная в сложной обстановке 1918 года, должно было летом 1919 года уступить свое место регулярству, ибо последнее все свои корни имело в той национальной России, какую мы стремились возродить. Добровольчество, как военная и гражданская система, это не более как импровизация, и жестокий опыт 1919 года показал все несовершенство подобной импровизации.

Самой роковой по последствиям ошибкой явилось то обстоятельство, что армия не усиливалась соответственно уширению масштаба борьбы.

Не сомневаюсь, что в штабе Вооруженных Сил Юга России имелись проекты развертывания армии, однако эти проекты, претворяясь в жизнь, резко расходились с теми нормами, какие в таких случаях рекомендует военная наука и вековая практика. Продуманной, стройной системы в столь важном вопросе не было. Не было, по крайней мере, в практическом осуществлении. Части формировались не подлежащими органами, а по традициям еще кубанского периода — самозарождались. В итоге судьба развития армии зависела от инициативы отдельных лиц, их энергии, способностей, а зачастую и случая. Один начальник был ярко добровольческого облика, другой исповедовал регулярство, третий — как Бог на душу положит. Каждый импровизировал по своему крайнему разумению, а крайнее разумение — понятие очень растяжимое.

Наиболее верным путем в вопросах формирования пошла только кавалерия. Явочным порядком, впоследствии одобренным и главным командованием, наша конница образовала ячейки (кадры) прежних полков. Если методы формирования конных частей и носили отпечаток тогдашней эпохи, то принципиально ячейки являлись сторонниками и хранителями регулярства. Самое большое богатство всякой части — это ее традиции. Составленные из офицеров прежних полков, ячейки бережно охраняли свои полковые и общекавалерийские заветы. Развернутые в полки, они воспринимали и прежний славный дух. Традиции эти, конечно, нисколько не напоминали того явления, какое мне пришлось наблюдать в одной вновь образованной пехотной части: офицеры этого молодого полка после всякой пирушки вынимали револьверы и стреляли в потолок, объясняя подобное развлечение «полковой традицией».

К сожалению, верно понятые принципы формирования конницы все же не дали полностью желательных результатов. Причина этому — отсутствие системы, без которой невозможно никакое крупное начинание. Каждая ячейка, естественно, стремилась прежде всего развернуться в полк, а так как средств на одновременное развертывание всех кадров не имелось, то полки по боеспособности были чрезвычайно пестрого состава.

Не меньшим злом, чем отсутствие правильной организации, являлось и необъяснимое забвение почти всех уставных требований. Наши прекрасные уставы царской армии, составленные мудростью предшествовавших поколений, были заменены в большинстве случаев устными преданиями. Начало же этих преданий относится к дням начала формирования Добровольческой армии, когда еще были сильны впечатления революционного времени. Ряд основных статей Дисциплинарного и Внутреннего уставов, то есть тех законоположений, какие регламентировали жизнь и быт войск, был отменен. Отменен или приказанием свыше, или попустительством свыше. Я очень неохотно употребляю это второе выражение, однако оно наиболее полно выражает историю вопроса.

В конце концов создалась путаница взаимоотношений, сильно подорвавшая дисциплину.

Главную массу офицеров и солдат, служивших в Добровольческой армии, составляли контингента, в свое время прошедшие через ряды императорской армии, дисциплина и мировоззрение которой определялись параграфом 1-м устава Дисциплинарного:

«Воинская дисциплина состоит в строгом и точном соблюдении правил, предписанных военными законами. Поэтому она обязывает точно и беспрекословно исполнять приказания начальства, строго соблюдать чинопочитание… и не оставлять проступков и упущений подчиненных без взыскания».

О правилах, «предписанных военными законами», заботились в Добровольческой армии мало, ибо «устные предания» имели несравненно большее применение, чем уставы и другие законоположения.

Ярким примером незакономерности являлись хотя бы те диктаторские полномочия, какими обладали командиры частей.

Понятия, кто такой «начальник», совершенно исказились.

В прежней армии каждый офицер считался начальником для солдат. Это была историческая и мудрая традиция, основанная на знании народной души и находившаяся в полном соответствии с особенностями нашего национального характера.

Когда же офицер оказался рядовым и, находясь в таком состоянии, расценивался только как рядовой, тогда естественно, что его авторитет значительно снизился.

О чинопочитании, этой серьезнейшей основе воинской дисциплины, можно говорить только с длительными и существенными оговорками. Чины в Добровольческой армии значения не имели. Доминировала должность. Поручики командовали батальонами, а штаб-офицеры и капитаны были в этих батальонах рядовыми.

В курский период одним из «цветных»7 полков командовал штабс-капитан. Правда, это был доблестный офицер, представленный к следующим чинам до чина полковника включительно, однако фактически он был тогда только штабс-капитан…

О неоставлении «проступков и упущений подчиненных без взысканий» говорить не приходится!

В итоге дисциплина, этот цемент армии, резко падала.

По занятии Харькова Добровольческая армия психологически была уже подготовлена к восприятию регулярных начал, ибо вливавшееся пополнение во много раз превосходило своим числом основные добровольческие кадры. Таким образом, в возвращении к регулярству большинство армии увидело бы лишь естественный поворот к привычным им нормам военного обихода. Нормальным путем, без резкой ломки, господствовавшая тогда импровизация была бы заменена стройной, мудрой и испытанной военной системой. К сожалению, этого не случилось, и Вооруженные Силы Юга России шли упорно по путям добровольчества, предопределяя тем неизбывные и роковые последствия этих путей.

ПЕРЕЕЗД ПОЛКА. ФОРМИРОВАНИЕ НОВЫХ ЧАСТЕЙ

Согласно распоряжению штаба корпуса, Белозерский полк с приданной ему артиллерией — двумя легкими и одной гаубичной батареями — должен был сосредоточиться у станции Ворожба. Туда же мной была притянута хозяйственная часть с ее запасами и мастерскими. Впервые после выхода из Харькова командир полка мог видеть свой полк собранным вместе.

Оружейная и пулеметная мастерские принялись энергично приводить в порядок достаточно запущенное оружие, постоянная работа которого тяжело отзывалась особенно на пулеметах. К этому времени в полку имелось более сотни пулеметов, в подавляющем большинстве захваченных у большевиков. Если мы мало обращали внимания на оружие, то красные в этом отношении были совершенно беспечны. Поэтому можно представить, в каком виде попадало к нам большевистское оружие. Между тем на пулеметы возлагались нами большие надежды. Еще в период Миропольской обороны мною были применены так называемые «пулеметные батареи» — новшество, порожденное Великой войной. Собранная на небольшом участке масса пулеметов открывала одновременный огонь. Эта тарахтящая батарея производила чрезвычайно сильное впечатление. Психика красных не выдерживала подобного огня. Я рассчитывал применять такое воздействие и в дальнейшем, а потому был крайне заинтересован в возможно лучшем состоянии полковых пулеметов.