Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА - Дэвид Ритц
Позже Док сказал в своем интервью: «Подумайте только: у вас есть игрок, который выступал в лиге столько лет, но при этом он по-прежнему так сильно заряжен на каждую игру, что вам в буквальном смысле приходится его успокаивать. Таков KG, и это моя любимая байка про KG».
Мне очень повезло, что у Дока было развито глубокое понимание гиперактивных баскетболистов. Также у него было развито глубокое понимание меня как личности. Еще до моего перехода в «Бостон» он звонил моим старым тренерам – каждому из них – и подолгу обсуждал меня с ними. Он получил максимально полный багаж знаний обо мне.
«Каждый тренер говорит о тебе одно и то же, KG, – говорил он мне. – Ты играешь жестче всех, ты любишь игру, работаешь неустанно, ты лучший партнер по команде, которого только можно иметь, и ты упрямый, что п****ц».
Док также осознал, что моя упертость идет в комплекте с неугомонностью и чрезмерной энергичностью. Все время, проведенное в «Бостоне», он помогал мне укрощать эту энергию. Док помогал мне со всем.
Но увидеть мудрость и действовать мудро – две разные вещи. Я не мог просто сказать самому себе: «Успокойся». Мне нужно было найти способы как-то успокаиваться. Просмотр «Гриффинов» был одним из таких способов. Музыка была другим. Дело было не в том, что я вдруг решил перестать слушать хип-хоп. Я сильно увлекся Канье. Канье и Kenny G были единственными артистами, чьи треки гремели у меня, когда я только перебрался в «Бостон». Сочетание этих двоих отражало мой стиль игры – шероховатый и в то же время гладкий. Мой баскетбольный стиль был перекроен при помощи этих двух музыкальных форм. Это можно сравнить с деревянным полом, который уже раз отциклевали, но который циклюют еще раз, чтобы избавиться от всех оставшихся неровностей.
В моем представлении Kenny G – заклинатель змей. Слушая звук его сопрано-саксофона, я сидел с закрытыми глазами и видел свои мысли. Kenny G переносил меня в другое место, в новую область релаксации.
И вот он я – заезжаю в номер отеля вечером накануне игры. Зажигаю несколько ароматических свечей. Сижу и просто дышу. Дышу пять, десять, пятнадцать минут. Вспоминаю, что дыхание не требует усилий. Мы все рождаемся, чтобы дышать. Теперь, когда я успокоил дыхание, я переключаюсь на радиостанцию в стиле quiet storm. Sade. Олсдкульный смус-джаз вроде Джорджа Бенсона. Мягкие баллады. Спокойные мотивы. Оглянуться не успеешь, а расслабление уже тут.
Беру деревянный стик и ударяю им по поющей чаше. Слушаю, как вибрации наполняют комнату, а потом затихают. Припиваю травяной чай. Вызываю массажиста, чтобы мне немного промяли спину. Открываюсь расслаблению. Смакую его. Понимаю, что глубокое расслабление – ключ к снятию стресса с моей «системы».
Звоню экспертам, чтобы отыскать лучшие барокамеры. Устанавливаю такую камеру в доме и пользуюсь ею все время. Эта барокамера – природный целитель. Творит чудеса с телом и разумом. Настраиваю новую синергию, чтобы избавиться от токсинов. Открываю для себя нью-эйдж, новые волны, новые способы их оседлать, новые способы очистить чакры.
Разум работает по принципу материализации. Оглядываясь назад, я осознаю, что мой переезд в Бостон материализовался из моих мыслей. Я видел его еще до того, как он произошел. Разум наделен огромной силой. Но им нельзя командовать, будто это солдат. Он не подчиняется приказам. Он не станет делать то, что ты хочешь, если ты просто наорешь на него. Разум нужно уважать. Нужно дать ему возможность обрести гармонию. А если хочешь материализовать – если хочешь увидеть, как твоя жизнь движется в ином направлении, – эта материализация должна происходить неуловимо. Колоти по разуму молотком, и он превратится в кашу. Относись к нему как к драгоценному камню, и он засияет, подобно драгоценному камню, тысячей своих граней. Выбери направление, в котором хочешь следовать. Позволь разуму материализовать мысли, но делай это нежно. Без нежности никуда не доберешься.
Они называют величайших баскетболистов – Джордана, Уилта, Шака, Бина, Брона – монстрами. А может ли монстр найти в своей жизни место для нежности? Если может, он расширит границы своего величия. Если не может, сойдет с ума. Вся соль в поиске истинного баланса.
Gatorade and Coffee / Gatorade и кофе
см. Insomnia
Getaway / Бегство
После многих недель размышлений о том, что произойдет после моего исключения из школы, я уже был на пределе. Теперь наконец наступал большой день суда в Гринвилле. Мама забрала меня от Тони. С ней была Эшли. Тогда я не подозревал, что сумка с вещами Эшли и сумка с моими вещами уже были собраны и лежали в багажнике машины. В суде мне дали условное освобождение на поруки. Нанятый мной адвокат стал настаивать на переносе условки в Чикаго. В Чикаго это так называемое линчевание классифицировали как мелкое правонарушение, наказуемое штрафом в 50 долларов. В Каролине же оно считалось чуть ли не преступлением, караемым смертной казнью. Суд санкционировал этот перенос. Мы вернулись в машину и отправились прямиком в аэропорт.
Сели в самолет, втроем втиснувшись на последний ряд сидений в салоне. У меня было место рядом с проходом, но мне все равно некуда было вытянуть свои длинные ноги.
У меня были вопросы, но у Мамы был рот на замке. Лучше оставить Маму в покое. Энергия, которую она излучала, была твердой и неприветливой.
Сильная турбулентность. Громы и молнии прорезали небо Восточного побережья и следовали за нами на запад. Казалось, что небо разгневано. Я знал, что и сам разгневан. От того, что не получил объяснений. От того, что моя жизнь выходила из-под контроля. Но что делать с этим гневом? Мама не собиралась терпеть ничей гнев. Мама спала. Турбулентность усиливалась. Турбулентность не беспокоила Маму, но пугала Эшли, так что от страха она схватила меня за руку. Я должен был вести себя храбро в присутствии младшей сестры. Я притворился, что не боюсь. Но внутри я был напуган так же сильно, как и она.
Самолет плюхнулся в аэропорту Мидуэй. Посадка получилась жесткой. Но мы хотя бы долетели в целости. Из салона выбирались целую вечность. Мама по-прежнему молчала, по-прежнему не давала ни малейшего намека на то, что произойдет дальше.
Мы последовали за ней на выдачу багажа. Прождали там свои чемоданы минут двадцать. Я схватил и свой, и Эшли.
«Ладно, дети, – сказала Мама. – Дайте-ка я вас обниму».
Она вяленько обняла меня.
«Заботься о своей сестре, Кевин».
«А ты куда?» – спросил я.
«Домой».
И прежде чем кто-нибудь из нас попытался остановить ее, Мама развернулась и пошла в терминал
