Русская Вандея - Иван Михайлович Калинин
– Когда старшие офицеры вышли из кабинета Пуля, – рассказывал мне Алферов, – то были в самых расстроенных чувствах. Англичанин еще ничего, крепился, но на экспансивном французе лица не было.
В декабре ген. Пуль сам стал собираться на Дон. Поближе присмотревшись к южнорусской действительности, он понял, что Деникин на юге далеко еще не все. Краснова покамест нельзя было обойти тем, кто хотел восстановления России, способной уплатить старые долги. «В начале будущей недели в Новочеркасск ожидается приезд английского генерала Пуля. Ему будет оказан чисто деловой прием; никаких торжественных встреч не предполагается», – сообщали 8 декабря «Донские Ведомости».
Пуль задался серьезной, разумной целью – убедить Краснова в необходимости объединить командование всеми южно-русскими армиями в одних руках.
Честные маклеры более, чем сами русские «патриоты», старались «спасать» великую и неделимую.
Истинную причину всех этих стараний более или менее откровенно разъяснил чешский торговый представитель Идрик, сказавший 19 ноября в Раде:
– Симпатии Европы к России, особенно к казачеству Кубани, основаны не только на чувстве, но и на рассудке. Экономисты и политики Чехии думают о том, как воссоединить в будущем не только Россию, но и Чехию с Россией. Разрабатываются проекты политического и экономического сближения, в частности товарообмена с Кубанью.
Вся суть стараний заграничных друзей России заключалась в желании «наладить товарообмен», т.е. получать за бесценок русское сырье. Большевики мешают этому, так долой большевиков. А пока нет России в целом, можно обирать Кубань.
VIII. В торговом центре
Управление войском Донским до XIX века сосредоточивалось в нынешней станице Старочеркасской, на левом берегу Дона, верстах в 25 выше Ростова.
Теперь этот старый черкасский городок известен разве тем, что в его соборной церкви хранятся цепи, которыми атаман домовитых казаков Корнилий Яковлев сковал атамана голытьбы Степана Разина перед тем, как отправить в Москву на позорную казнь. Кроме того, ежегодно, в осеннюю пору здесь справлялись общественные поминки донцов, погибших при взятии Азова и в «Азовское сидение» в 1637—1642 гг.
Со времен атамана графа Платова стольным городом Тихого Дона сделался Новочеркасск. Говорят, старый казачий городок тем провинился перед «Вихорь-Атаманом», что слишком далеко отстоял от хуторов, пожалованных новоиспеченному казачьему графу. С низменного левого берега столица перекочевала при Платове на высокий бугор, в 45 верстах выше Ростова, на правый берег рукава Дона – Тузлова.
С той поры начала шириться и цвести станица Новочеркасская. За сто лет порядком разрослась, украсилась прекрасным златоверхим собором, стала называться городом. Но станичная жизнь в ней не выветривалась.
Стольному городу Дона было суждено навсегда оставаться только административным центром, скучным, серым городом, погруженным в глубокую спячку на манер той, какая царила в многочисленных его канцеляриях. Главная масса населения – офицеры, чиновники, казачьи старшины, жили тут так же, как на своих хуторах, – сыто, лениво, нелюбознательно, все больше по своим углам, погрязнув в своих мелких интересах.
На широких плановых местах прежние мазанки сменились двухъэтажными кирпичными домами. Но сады остались подле них, глубокие, почти в полквартала, с беседками по углам, торчавшими над улицей, как древние сторожевые вышки над степной равниной. С этих вышек, заросших плющом, любопытные женские глазки пристальным взглядом встречали и провожали редкого уличного пешехода.
– Кто? Знакомый или нет? Куда идет?
Больше ничем не могли заполнять свои досуги обитательницы стольного города.
Мужчины – если не дома, то в лагерях или канцеляриях. Их жены и дочери – в садовых наблюдательных пунктах.
Совсем другим темпом протекала жизнь в близком Ростове, сросшемся, на манер сиамских близнецов, с армянской Нахичеванью.
Тут не пахло степной ленью.
Тут возник главнейший на всем юго-востоке России торг.
Тут тысячи людей толклись, как кофейные зерна в ступе, на пристанях, на фабриках, на мельницах. Метался, обливаясь потом, рабочий люд, силясь возможно больше выдавить из себя мускульной силы. Метался и богатый работодатель, силясь в кратчайший срок зашибить наибольший процент на свой капитал.
И так же бешено прожигались барыши.
Театры, сады, рестораны, лотошные клубы, оперетка… Предложение этого товара никогда не отставало от спроса.
– Вы казак? Какой станицы? – спросят незнакомца в стольном городе.
– Вы оптовик или в розницу? Чем торгуете? – поинтересуются в Ростове.
У каждого города не только своя физиономия, но и свой характерный язык. Впрочем, теперь здесь говорили на всех языках. Пришельцы с севера, из Петрограда и Москвы, – на английском и французском.
Через гетманскую Украину, через Воронеж и Царицын, по железным дорогам и по неведомым захолустным тропам, с чужими паспортами, но с родовыми бриллиантами, с помощью подкупов и обмана, пробирались сюда обломки рухнувшего строя.
Торговый, сугубо буржуазный Ростов тоже приютил земельную и чиновную аристократию.
– И вы, шерочка, здесь?
– Уже две недели. Ехала под видом жены матроса. Представьте, какой был почет. А потом, около фронта, наняла мужика. Провез в телеге за одну «думскую». Все серебро вывезла.
– Ах! А я крупнейший фамильный бриллиант засунула в рот селедки. Тоже все благополучно.
Родовое серебро и фамильные бриллианты, разумеется, шли на спекуляцию. В области этого «труда» женщины забили мужчин. Мужчины еще жеманились, выпрашивали у Краснова службу в тылах его армий или ехали на тот же промысел в Екатеринодар.
Журналисты, профессора, политические деятели всех мастей здесь тоже искали пристанища и работы. Сюда сунулся Пуришкевич, так как тут проживало много евреев и было кого громить.
Донской Круг взъелся на него. Обиженный думский петрушка перекочевал на Кубань травить Раду.
Здесь энглишмэн А.Ф. Аладьин поражал дам своим английским костюмом и чистым английским выговором.
Здесь преподносил публике свои юморески неунывающий Аверченко.
Здесь…
– Полковник, какими судьбами?
– А? В чем дело?
Оборачиваюсь. Передо мной щупленький человечек с рыженькой бородкой.
– Здравствуйте, Аркадий Евгеньевич.
Это бывшая персона – Эриванский губернатор. Когда-то его губерния входила в мой военно-следственный участок. Частенько встречались в эриванском клубе.
– Вы по своей судебной части?
– По-старому. Сюда приехал из Новочеркасска с выездной сессией. А вы устроились?
– Как же, как же! В Екатеринодаре при особом совещании. Думаю, в случае чего – опять губернаторствовать.
– Стойте… Кажется, в Тифлисе вы прошлой весной зарекались служить на казенной службе. Как ваша комиссионная контора?
Стрельбицкий принадлежал к числу тех, далеко не грозных, помпадуров, про которых Салтыков-Щедрин писал с гримасой брезгливости: «Представлен был высокой особе, и взболтнул. Взболтнул, и понравился. Понравился, и был призван уловлять вселенную».
В 35 лет от роду он уже губернаторствовал в Эривани. Шутка ли, при старом режиме! В pendant к своему возрасту имел 32‑летнего вица, по фамилии Панчулидзева.
Наш общий приятель князь И.Р. Палавандов говаривал иногда:
– И какой вы губернатор? Вам впору быть разве столоначальником, а вице-губернатору вашему – помощником столоначальника.
Злые языки поговаривали, что молодой, романтически настроенный начальник губернии иногда встречал и провожал до дому гимназисток.
После Февральской революции, просидев два месяца
