Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич

— Надо такую купить.

Вскоре вся семья Капиц обучалась ездить на приобретенном „Москвиче“»[159].

3 января 1950 года Петр Леонидович написал Сталину письмо, в котором сообщил, что находится на пороге создания нового, еще невиданного оружия: «Очевидно, что когда самолет или ракета летят со скоростью, близкой по величине к скорости снаряда, то поразить их становится все труднее. Принципиально новым средством защиты явилась бы защита мощными энергетическими пучками электромагнитной или корпускулярной природы, распространяющимися со скоростью в десятки тысяч раз большей, чем наибольшая скорость, осуществляемая снарядом»[160].

Образно и эмоционально выразил тогдашний полет мысли Петра Леонидовича советский физик-теоретик, доктор физико-математических наук, лауреат Ленинской премии (1988) Гурген Ашотович Аскарьян: «Его исследования по СВЧ-разряду… не только… дали возможность предложить новую модель шаровой молнии, но и родили целый сноп изобретений нового вида лучевого СВЧ-оружия с плазмоидом на конце луча, прожигающего самолеты и ракеты, привели к новому подходу к управляемому термоядерному синтезу»[161]. П. С. Оршанко вспоминал: «С каждым приездом в Москву после 1951 г. чувствовалось, что дела у Петра Леонидовича идут постепенно в гору»[162].

«Постепенно фронт работ в лаборатории увеличивался, — писал С. И. Филимонов, — и в 1950 году была сделана пристройка площадью около 24 кв. м, а позже, в 1954 году, еще одна пристройка 12 кв. м, наполовину углубленная в землю. Мы ее прозвали „трюмом“, она предназначалась для изучения СВЧ-генератора „Ниготрон“… После окончания строительства пристройки в ней начались работы по изучению планотрона…»[163]

Помощь Андрея папе не пропала даром: «В июне 1952 года на планотроне был получен пучок СВЧ… мощностью 250 Вт, а в июле 1954 года — 4 кВт. Этот пучок мы выпускали через окно в лес, и его можно было обнаружить контуром с включенной в него лампочкой от карманного фонаря на расстоянии 100–120 м.

Мы решили попробовать, как наше излучение влияет на разные вещи. Вначале в пучок поместили яйцо, которое очень быстро сварилось вкрутую. При нашем опыте присутствовал и В. А. Фок (Владимир Александрович Фок, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда, номинант на Нобелевскую премию по физике, автор главных трудов по квантовой теории поля. — Прим. авт.). Он это яйцо съел.

Второй эксперимент был произведен с кварцевым шаром, наполненным гелием при давлении 10 см. При помещении его в пучок внутри шара произошла очень яркая вспышка, длившаяся всего несколько секунд. В результате шар проплавился»[164].

Настоящий секретный профессор и его фантастические опыты! Какой же мальчишка не захотел бы помогать такому папе!

28 августа 1953 года «Избе физических проблем» на даче у Петра Леонидовича был присвоен официальный статус Физической лаборатории Академии наук СССР.

Опыт, приобретенный Андреем в «хате-лаборатории», пригодился и в учебе. Сохранилось напечатанное на глянцевой бумаге приглашение:

«Уважаемый товарищ!

Совет географического отделения

Научного Студенческого Общества

Московского ордена Ленина

Государственного университета

имени М. В. Ломоносова

приглашает Вас принять участие

в ТРАДИЦИОННОЙ ОСЕННЕЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ

Заседание 21 ноября 1951 г., среда. Начало в 17 часов, аудитория 57 (помещение: Моховая, 11, корпус 5, географический факультет МГУ)

1. Вступительное слово — лауреат Сталинской премии доктор географических наук профессор Н. Н. Колосовский.

2. Шубникова Л. А., студ. IV курса. „Солевой состав Аму-Дарьи (в связи с постройкой водохранилища)“.

3. Пушкарев Ю. Н., студ. V курса. „Сельскохозяйственный профиль через Русскую равнину“.

4. Капица А. П., студ. IV курса и Аникина М. Х., студ. III курса. „Экспериментальное изучение некоторых геоморфологических процессов“»[165].

У Андрея был намечен доклад в первый день конференции, когда в зале бывает высокое начальство. А конференция проводилась в два дня — значит, далеко не последним он был на Географическом факультете! И именно в экспериментальной области геоморфологии нашел себя Андрей. Натренировавшись у папы на даче, он умел мастерить своими руками все что угодно.

Ю. Г. Симонов рассказывал: «Андрей не со мной одним дружил. Но хотел походить на нас, фронтовиков. Вот какие мы мужики: все с топором, все с ружьем, и если надо перейти через водораздел, мы перейдем, даже если это Памир. Вот к кому попал Андрей Капица! Но у него была своя, академическая черта.

Однажды он сказал мне: „Знаешь что, Юрк, поехали к отцу. Он просит кого-нибудь из старших преподавателей, чтобы ему рассказали, что такое география“. Шел 1950-й год, я заканчивал университет, пятый курс. Еще даже в аспирантуре не был! А Петр Леонидович захотел убедиться, что его сын делает настоящую науку! Андрей привез меня к нему на дачу, меня усадили за стол, накормили, напоили, мы поднялись к папе в кабинет. А я как раз защитил диплом по Ангаре, по Братску.

Петр Леонидович усадил меня в кабинете и стал расспрашивать: „Ну, чего ты делаешь?“ Я говорю: „Я вел изыскания для Братской ГЭС“. — „А где эта Братская ГЭС?“ — „В Сибири на Ангаре“. — „А, Ангара — знаю. А где там на Ангаре?“ — „Где впадает в Ангару река Ока. Сибирская Ока“. — „А чего ты делал?“ — „Ходил по дну будущего Братского моря, и мой научный руководитель Сергей Сергеевич Воскресенский говорил мне, что нужно обязательно найти места, пропускающие воду. А пропускает воду известняковый карст. Из-за него вода может обойти плотину ГЭС, и тогда ниже плотины все смоет. Поэтому мы копали, смотрели, какая порода. Бурили на карст, и геофизика у нас была. В принципе, зачем нужна геоморфология? Я же смотрю и вижу, что здесь карст. Тогда можно уже не бурить. Тогда можно обойтись заключением геоморфолога. Потому что я обязательно найду воронку, ячейки, пещеру“. В общем, когда я ему все это рассказал, он говорит: „Ну да, я теперь все понимаю. Ваша геоморфология — это физика!“

И когда мы снова вернулись за стол, я уже ничего не говорил. Сидел только раскрыв рот и смотрел: это вот такой-то академик, а это — вот такой-то. А мама Андрея рассказывала про него: „Мой младший сын, как приходит весна, берет резиновые сапоги, снимает со стены двустволку и едет куда-то в тайгу. И представьте, ему еще за это и платят!“ И все гости — ха-ха-ха! Легкомысленно так, по-светски. Но я хорошо понимал, что сижу в одной комнате с академиками, и меня одновременно там нет. Там не географическая семья вообще. Были физики, математики, биологи. И думал, не надоел ли я никому?

Зато поедем на лыжах — лучшего спутника, чем Андрей, просто не бывает! Сидим за столом — ну, он же самый главный! Он — Капица! Он здорово катался на горных лыжах, ездил по каким-то курортам. А у меня по бедности не было горных лыж. Завидовал я Андрею ну вот просто! А он красиво спускается, и так, и этак, и с поворотами, и с разворотами. И окружение у него академическое. Но я потом тоже немножечко научился — ездил на Кавказ, пробовал кататься. Я уверен, что настоящий географ обязательно захочет научиться. И его жена Женя мне говорила: „Ну чего же ты хочешь? Андрей и ты — это же большая разница!“

И почему-то я стал у него лучшим другом по университету! Какие у него еще были друзья? Я просто с ними не встречался никогда. Хотя бывал у Капиц и дома на Ленинском проспекте, и на дачу на все праздники Андрей меня звал.

А потом я поступил в аспирантуру и еще какое-то время был связан с университетом и Андреем тоже. Мы обсуждали с ним все проблемы, которые у него возникали. Если чего-то не ладилось, он прибегал ко мне. Когда в 1950 году я женился, Андрей был главным моим другом из университета на моей свадьбе! Мы с ним вместе покупали букет цветов моей жене Верочке на этот день! И его Женя поэтому, когда он женился, тоже стала близка нам. Наши семьи дружили».