Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— В посольстве в Вене до меня многие служили, — сказал Раевский. — Так что вы, уважаемый, пожалуйста, успокойтесь, смирите свою плоть. Дорога у нас длинная-предлинная, вы все успеете мне рассказать. И еще прошу вас бога ради, не надо так быстро говорить, а то ведь я из рассказанного вами так почти ничего не понял.
Едва коснувшись кончиками пальцев большой окладистой бороды, священник внимательно посмотрел на попутчика. Ему за время своей службы приходилось видеть много кающихся грешников, но поведение попутчика не вызывало той тревоги, что вызывали падшие люди. Горячность, с которой говорил художник, больше подходила к людям, которые вдруг увидели истину и хотят этой радостью поделиться.
Поклонник возрождения славянства, протоиерей Раевский свою жизнь посвятил служению этой идеи. В Травине он видел гордого, неукротимого славянина. Такие люди, как Алексей, по мнению священника, зачастую бывают возбудителями спокойствия. Сам же он был весьма миролюбивым человеком. Раевский сидел спокойно, сложа руки на груди, ожидая, когда его попутчик остынет.
— Давно, еще в одна тысяча восемьсот восемнадцатом году я познакомился с молодым семинаристом Константином Успенским. Теперь он Порфирий. Я ищу его, — устало сказал Травин и бросил быстрый взгляд на попутчика.
— Та к бы сразу и сказали, дескать, не знаете ли вы Порфирия Успенского, — прогудел священник. — И я, конечно же, ничуть не таясь, ответил бы вам: знаю, более того, уважаю этого человека.
— Куда он уехал из Вены? — оживился было Травин, но поймав на себе строгий взгляд Раевского, поправился. — Ваше преосвященство, скажите, пожалуйста, вам известна дальнейшая судьба Порфирия Успенского?
Одобрительно кивнув, Раевский чуть нараспев ответил:
— Согласно решению Святейшего Синода от 14 ноября одна тысяча восемьсот сорок второго года, по довольному им знанию греческого языка и по опытности в обращении с заграничными единоверцами нашими, отец Порфирий был отправлен в Иерусалим для ознакомления с жизнью православных христиан в Палестине и Сирии.
Архимандрит Порфирий был инициатором и организатором русской духовной миссии в Иерусалиме. В одна тысяча восемьсот сорок пятом году он посетил Синайский монастырь Святой Екатерины, где, как он писал мне, видел Синайский кодекс вместе с листами. Через два года Порфирия назначили первым начальником русской духовной миссии. Из Иерусалима он совершил поездку в Афон и вторично посетил монастырь Святой Екатерины в Синае. А через три года архимандрит Порфирий совершил длительное путешествие в Александрию, Каир, Коптские монастыри и затем снова в монастырь Святой Елены.
В последнем письме ко мне отец Порфирий сообщал, что к осени нынешнего года прибудет в Санкт-Петербург. Воспользовавшись представившимся мне случаем, я приурочил свою поездку в столицу по делам с приятной возможностью вновь повидать этого деятельного и душевного человека.
Травин едва сдерживал эмоции. Привычный с юных лет к чудесам, а в столице — к счастливому везению с подрядами и заказами, он пытался сейчас себе внушить, что очередное чудо свершилось в благодарность ему за страдания, перенесенные в последние дни. Но как бы ни выстраивал Алексей логические цепочки, радость удачи била через край. Это не оставалось незамеченным Михаилом Раевским. Улыбаясь в бороду, он радовался и сам, понимая, какую благодать подарил понравившемуся ему русскому художнику Алексею.
Глава четвертая. Крушение надежд
В стареньком длинном сарафане, подпоясанном под грудью широким кушаком, с волосами, закрученными в греческий узел, она походила на крестьянку. Движения ее были плавны, она словно уставшая лебедь скользила по комнате из одного угла к другому: в одном заплачут Авдотья и К атерина — спешит к ним, в другом Иван начнет учить уму-разуму младшего Петра — торопится разнимать братьев.
Алексей лежал на диване с головой, обвязанной мокрым полотенцем. Рядом с диваном стояла бутыль с огуречным рассолом. Время от времени он наклонялся к ней, подносил к губам и судорожными глотками отпивал ядреный, пахучий настой охая да покрякивая.
Вчера по возвращении в столицу Михаил Раевский пригласил полюбившегося ему художника в гости. Впервые в жизни Алексей пил с церковной братией. Угощал медовухой священник из Великого Новгорода. Пили из деревянных кружек. Закуска была хорошая. Помнил, как знакомился, о чем говорили, даже имена некоторых священников запали на ум, но он не помнил, как добрался до дома. Татьяна рассказывала, его подвезла карета, запряженная тройкой лошадей, а домой занес большой косматый поп с курчавой черной бородой в черной сутане.
— Косматый мужик, как ты говоришь, — протоиерей Михаил Федорович Раевский, настоятель церкви при русском посольстве в Вене, — сердито заметил Алексей, когда жена в очередной раз вспомнила, как мужа доставили на квартиру. — Через него идет помощь от русских обществ, синода славянским культурным обществам, газетам, православным церквям Балканских стран. Там, на Балканах, он печется о создании первых средних учебных заведений европейского типа. Это ученый человек большого масштаба!
— Так зачем же ученый человек так напоил тебя? — не унималась Татьяна.
— Никто меня не поил. Сам пил, — буркнул Алексей и снова потянулся к бутыли.
Вчера при встрече с церковными служителями он загорелся идеей сделать модель церкви в русском характере. Собирался сегодня же взяться за дело, рассчитывая в октябре подать прошение на рассмотрение ее в Совет Академии. Но вот уже полдень, а он до сих пор не может оторвать голову от подушки.
Травин вспомнил и о незавершенном проекте композиции барельефов — четырех колоссальных статуях на здании Римско-католической Духовной коллегии. Перед отъездом в Одессу он изготовил скульптуры и намеревался по возвращении приступить к их установке на фасаде.
Надо было идти в Академию художеств. До сих пор он не получил ответа на высланное туда предложение заключить контракт на поставку из собственного магазина краски и прочих художественных предметов. Там он думал встретиться с вице-президентом Академии графом Федором Петровичем Толстым, который обещал расплатиться за сцену в Брюлловском зале полгода назад.
Понимая, что сегодня он никуда не успевает, Алексей как мог обнадеживал себя, дескать, поднатужится, наверстает потерянное время и внушал: самое главное сделано — Порфирий Успенский находится в добром здравии и скоро прибудет в Санкт-Петербург. Не мог Травин тогда и подумать, что спустя всего два месяца начнется Русско-турецкая война, которая нарушит все его планы.
* * *
На следующий день рано утром в квартиру к Травиным прибыл жандармский офицер и известил хозяина, что его требует к себе князь Алексей Федорович Орлов. В час пополудни ему надо быть в квартире генерала от кавалерии в доме Таля у
