Дерек Джармен - Хрома

Принимаемый орально, ганцикловир усваивается печенью, поэтому от него отщепили молекулу, чтобы обмануть всю систему. Чем это грозит? Если бы мне предстояло жить слепым сорок лет, я бы подумал дважды. Лечение моей болезни чем-то напоминает автодром в парке развлечений - музыка, яркие огни, удары и возвращение назад в жизнь.

Хуже всего с таблетками, некоторые из них горькие, другие - слишком большие. Я принимаю в день около тридцати, ходячая химическая лаборатория. Я давлюсь ими, когда глотаю, и они, полурастворившиеся, выходят назад с кашлем и отрыжкой.

Моя кожа сидит на мне как рубашка Несса. Мое лицо горит, как и спина, и ноги по ночам. Я мечусь в постели и ворочаюсь, расцарапываю кожу, не могу спать. Я встаю, включаю свет. Пошатываясь, бреду в ванную. Если я как следует устану, может, я засну. Фильмы наперебой заполняют мой разум. Как только я засыпаю, я вижу сон, величественный, как Тадж Махал. Я путешествую по Южной Индии, меня ведет дух моей юности - Индия - это страна, которой я грезил в детстве. Сувениры в персиково-серой гостиной Мозель. Бабуля, которую звали Мозель, по прозвищу "Девчушка", по прозвищу Мэй. Сирота, потерявшая свое имя, а оно было Рубен. Обезьянки из жадаита, миниатюры из слоновой кости, Маджонг. Ветра и бамбук Китая.

Все старые табуКровного родства и банков кровиГолубой крови и кровной враждыНашей крови и вашей кровиЯ сижу здесь - вы сидите там.

Пока я спал, самолет врезался в высотный дом. Самолет был почти пустой, но двести человек сгорело во сне.

Земля умирает, а мы этого не замечаем.Юноша изможденный словно из БельзенаМедленно идет по коридоруБледнозеленая больничная пижамаНа нем обвислаОчень тихоЛишь отдаленный кашельМой больной глаз стерЮношу ушедшегоМое поле зренияЭта болезнь побеждает тебяСтоит лишь начать забывать о нейПуля в затылокВозможно легчеЗнаете можно выносить это дольшеЧем длилась Вторая Мировая Война прежде чем отправиться в могилу.Эпохи и вечность уходят из комнатыВзрывающейся в безвременьеТеперь нет ни входов ни выходовНет нужды в некрологах и последних решенияхМы знали что это время закончитсяПослезавтра на восходеМы вымыли полыИ сделали уборкуНас не застали врасплох.

Белые вспышки, которые вы ощущаете в глазах - обычное дело при повреждении сетчатки.

Поврежденная сетчатка начала отслаиваться, оставляя бесчисленные черные пятна, похожие на стаю скворцов, кружащих в сумерках.

Я снова вернулся в больницу Святой Марии, чтобы мои глаза посмотрел специалист. Место то же самое, но персонал новый. Какое облегчение, что сегодня утром мне не нужно делать операцию, чтобы откачать жидкость из легких. Нужно постараться подбодрить Х.Б., ему было чертовски трудно последние две недели. В приемной маленький серенький человечек беспокоится, что он должен ехать в Сассекс. Он говорит, "Я вот-вот ослепну, я не могу больше читать". Немного позднее он берет газету, борется с ней несколько мгновений и бросает обратно на столик. Капли, жгущие мои глаза, не дают мне читать, поэтому я пишу эти строки сквозь дымку белладонны. Лицо маленького серого человечка принимает трагическое выражение. Он выглядит как Жан Кокто, но без поэтической заносчивости последнего. Комната заполнена мужчинами и женщинами, скользящими в темноту, находящимися на разных стадиях заболевания. Некоторые едва могут ходить, страдание и злоба на каждом лице, а затем ужасная покорность.

Жан Кокто снимает очки, он смотрит поверх них с неописуемой растерянностью. На нем черные туфли, голубые носки, серые брюки, пестрый свитер с узором Фэр-Айл и куртка из ткани "в елочку". На плакатах, что залепили всю стену над ним, бесконечные вопросительные знаки, ВИЧ/СПИД? СПИД? ВИЧ? ВЫ ЗАРАЖЕНЫ ВИЧ/СПИД? СПИД? ВИЧ?

Трудно ждать. Резкий яркий свет из камеры врача оставляет после себя чистое небесно-голубое остаточное изображение. Действительно ли я видел в первый раз зеленый свет? Остаточное изображение рассеивается за секунду. Как при проявке фотографий цвета меняются в сторону розового, затем свет становится оранжевым. Процесс мучителен, но в результате зрение стабилизируется, так что оно того стоит, как и те двенадцать таблеток, что я принимаю каждый день. Иногда я смотрю на них с отвращением и хочу выбросить. Должно быть, из-за моей связи с Х.Б, Любовником компьютера и Королем клавиатуры, компьютер выбрал именно мое имя для испытаний этого препарата. Чуть не забыл, уезжая из больницы Святой Марии, я улыбнулся Жану Кокто. Он ответил мне ласковой улыбкой.

Я поймал себя на том, что разглядываю ботинки в витрине магазина. Я подумывал уже войти и купить пару, но остановился. Тех ботинок, которые сейчас на мне, должно хватить на всю жизнь.

Ловцы жемчугаВ лазурных моряхГлубокие водыОмывающие остров мертвыхВ коралловых гаванях АмфораОсколокЗолотоНа безмолвном морском днеМы лежим тамОмываемые волнамиПаруса забытых кораблейТрепещут под траурными ветрамиНа глубинеПотерянные мальчикиСпят вечным сномВ крепких объятияхПрипавшие соленые губыВ подводных садахХолодные мраморные пальцы.Прикосновение древней улыбкиЗвуки в раковинеВздохиПриливы и отливы глубокой любвиЕго запахПрекрасный мертвецВ красоте летаЕго голубые джинсыОбтягивают лодыжкиБлаженство в моем внутреннем взореПоцелуй меняВ губыВ глазаНаши имена забудутВ свое времяНикто не вспомнит о наших трудахНаша жизнь пройдет словно облака следИ рассеется как туманПреследуемый солнца лучамиИбо наше время скользит как теньИ наши жизни убегутСловно искры по жнивью.Я кладу дельфиниум,Синева, на твою могилу.

Исаак Ньютон

Был этот мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет! И вот явился Ньютон.[83]

Исаак родился в семье йомена в Линкольншире, в 1642 году. Был принят в Тринити 5 июня 1661-го. В августе 1665-го сэр Исаак, которому не было тогда и двадцати четырех, купил призму на сторбриджской ярмарке, чтобы провести некоторые эксперименты из Книги цветов Декарта, и, вернувшись домой, сделал дырку в ставне, затемнил комнату, и поставил призму между окном и стеной, и обнаружил вместо круга света прямую полосу спектра, закругленную по краям, что тут же убедило его в ошибке Декарта. Тогда он начал разрабатывать свою собственную гипотезу цвета, которую не мог продемонстрировать без второй призмы, и эксперимент был отложен до следующей ярмарки, а после нее было доказано то, что он и предполагал.