Рина Зеленая - Разрозненные страницы
И эта черта — умение понять розыгрыш, «покупку» — тоже всегда отличала и отличает актера.
В поездках, бывало, неделями занимались подготовкой, чтобы как можно лучше разыграть кого-нибудь. Человек, скажем, хотел выбросить старую коробку грима. Ее подбирали, заворачивали в бумагу, и в следующем городе он обнаруживал ее перед своим зеркалом. Он выбрасывал ее из машины — она появлялась снова, иногда в виде почтовой бандероли.
Так, во время гастролей мы клали Л. Мирову в чемодан или портфель стеклянную пробку от графина из гостиницы. Он оставлял ее в номере и сдавал ключ. Но в следующем городе находил пробку под подушкой. И так много раз. Когда все мы вернулись в Москву, Л. Миров позвонил мне и сказал, чтобы я не беспокоилась: стеклянная пробка от графина прибыла с ним благополучно.
Другому актеру писались письма от его якобы поклонницы. Сначала он был рад. Но писем становилось все больше, «она» как бы ехала за ним из города в город по маршруту. «Она» требовала свидания. Он боялся выйти из гостиницы: «ей» необходимо было встретиться с ним — «она» истратилась на поездки. В розыгрыше принимали участие все. Письма писались одним и тем же почерком, бумага пахла всегда теми же духами. Актер чуть не плакал. Его жена, разумеется, тоже принимавшая во всем участие, устраивала ему сцены. Только в Москве он узнал, что в этом розыгрыше участвовал весь коллектив, включая рабочих.
Тут же, на гастролях, возникали романы. Часто между людьми, которые в театре готовы были растерзать друг друга на кусочки. И вдруг начинают вместе ходить завтракать в столовку или стоять при луне на балконе нашей виллы, который может обвалиться в любую минуту. А потом могут или тут же поссориться, или пожениться на всю жизнь.
Это я говорю о нашем поколении. Разумеется, тут же были люди довольно пожилые, работавшие в театрах еще до революции, с именами — В. Хенкин, А. Алексеев, Н. Смирнов-Сокольский, П. Поль и другие. Они жили в гостиницах, ели в ресторанах, надевали брюки, которые остались у них еще от царя. (Боюсь, что редактор захочет поправить меня и вместо брюк, оставшихся от царя, напишет мне — брюки из дореволюционного материала. Но я пишу так, как говорила об этом тогда. Таких нарочитостей в моей книге немало.) У этих актеров в Москве были квартиры, мебель, они играли в преферанс и бывали очень удивлены, когда на афишах рядом с ними такими же крупными буквами появлялись вдруг наши имена. Хотя относились они к нам с большой симпатией и интересом, принимая охотно в свою компанию, повторяя наши выдумки и остроты. Нужно все время помнить, что были тогда другие времена, другая обстановка, другая психология. Не было ни ласт, ни аквалангов, ни шерстяных трусов с поясами, ни собственных машин. Ходили в горы пешком, даже на Ай-Петри. А некоторые не ходили вообще, а играли целые дни в карты на пляже.
Когда старого актера Н. М. Плинера, прекрасного комика, однажды спросили:
— Николай Матвеевич, почему вы такой бледный? Вы совсем не загорели. А ведь театр здесь уже целый месяц! — он печально отвечал:
— А мне на солнце нельзя сидеть.
— Что у вас? Сердце?
— Нет, карты. Карты на солнце просвечивают, играть нельзя.
Бывало, они и ночами играли, до рассвета.
В это сейчас даже поверить трудно, когда видишь солидных, представительных ученых, работников искусств, выступающих на собраниях, на съездах, отвечающих за все, за план, стоящих во главе руководства, депутатов Советов.
И трудно объяснить, рассказать, как и когда же все произошло. Я, может быть, попытаюсь рассказать только об одной стороне этого процесса.
Б. М. Филиппов
Появился в Москве, приехав из Ленинграда, новый для нас человек — Б. М. Филиппов. Это шли уже 30-е годы. В Пименовском переулке с незапамятных пор, может быть с начала века, существовал «Кружок друзей искусства», помещавшийся в подвале. Об этом подвале можно подробно прочитать в книге Б. Филиппова «Актеры без грима» и других. Там после спектаклей артисты встречались друг с другом, огорченные или счастливые, ели-пили, выясняли отношения, играли на бильярде, играли на сцене друг для друга. Там отмечались все события театральной жизни, личной — тоже.
И вот в старый «Кружок» пришел новый директор — Борис Михайлович Филиппов и, как бешеный, стал перекраивать все местные нравы и обычаи. Невысокого роста, очень вежливый и воспитанный, он яростно нападал на все, что ему казалось старым, ненужным сегодня. Потом он иногда что-то амнистировал, но для начала крушил все подряд. Однако, обладая, очевидно, личным обаянием, он привлекал кого-то на свою сторону.
Уж не знаю, как ему удалось справиться со всеми нами, но как-то, то ли вдруг, то ли постепенно, актеры под его влиянием начали как ненормальные вести общественную работу. Потом он заставил нас учиться — я сама чуть ли не все время училась в политсеминаре, который Борис Михайлович организовал для актеров. Ну, короче говоря, он нашел на нас управу или подобрал ключи, действуя ловко и бескорыстно, как дьявол.
Только теперь, сто лет спустя, я стараюсь вспомнить: как же все это происходило?
По-моему, он начал с «капустников». Существовало когда-то такое слово. В нашей памяти оно не было связано ни с чем. Но старые актеры рассказывали, что до революции во время Великого поста актеры со всей России съезжались в Москву, как на ярмарку невест. Тут они встречались с антрепренерами, получали ангажементы (тоже слово, безвозвратно ушедшее куда-то), то есть получали приглашения на работу на летний или зимний сезоны (иногда актеров нанимали посезонно) или на какой-то другой срок. И знаменитые, и маленькие актеры переходили из одной труппы в другую, переезжали из одного города в другой. Были знаменитые антрепризы Соловцова, Малиновской, Блюменталь-Тамарина, Аксарина и другие.
Денег у актеров было мало, ехали в Москву на последние, ели постом — постное, например капустник — такое было блюдо, самое дешевое. Но, конечно, встречались, общались, рассказывали друг другу про все смешные происшествия за целый год, про разные свои встречи и забавные истории. Получались как бы маленькие сценки, которые передавались дальше и повторялись с добавлениями.
Вот будто бы отсюда и получилось название «капустник».
Потом Художественный театр продолжал устраивать такие вечера — «капустники» — у себя в театре, потом Театр Вахтангова, Театр Сатиры, и затем это стало традицией. А потом было забыто на долгие годы.
Вот хитрый Б. М. Филиппов собрал нас как-то и предложил сделать такой спектакль-«капустник» для актеров Москвы. Все сразу обрадовались и стали трудиться с таким усердием, что приходилось работать ночами: ведь все были актерами разных театров: и Иван Семенович Козловский, и Максим Дормидонтович Михайлов, ну и, конечно, Плятт, Абдулов, Корф, Рудин, Пыжова, которая однажды, часа в четыре утра, когда мы вышли на улицу с ночной репетиции, сказала мне, как после бала у Фамусова:
