Джаннетт Уоллс - Замок из стекла
В ту среду в рамках акции Piggy Bank Special продавали Oldsmobile 1956 года выпуска, который мама купила за двести долларов. Мы услышали, как мама сказала в эфире о том, что не в состоянии пропустить такое отличное предложение.
Перед покупкой маме не разрешили попробовать ходовые качества машины. По дороге домой наш новый автомобиль несколько раз серьезно заносило. Сложно было сказать, в чем была причина: то ли мама плохо вела, то ли мы купили очередную развалюху.
Учитывая непроверенные ходовые качества автомобиля, нам мало улыбалась перспектива поездки через всю страну в Виргинию. У мамы не было водительских прав, и вообще она была ужасным водителем. Только когда папа напивался до безобразного состояния, она садилась за руль, но водила мама из рук вон плохо. Однажды мы ехали по центру Финикса, и мама не смогла справиться с тормозами. Нам пришлось открыть окна и во время переезда улицы на красный свет орать: «Мы без тормозов! У нас отказали тормоза!» Мама искала глазами что-то мягкое на улице, увидела мусорный бак, и машина врезалась в него. После этого мы вернулись домой пешком.
В один прекрасный день мама заявила, что мы можем отправиться в путешествие на следующее утро. Стоял октябрь, и мы уже больше месяца ходили в школу, но мама утверждала, что времени на то, чтобы известить учителей о нашем отъезде и получить справку из школы о нашей успеваемости, у нас нет. Мама сказала, что при поступлении в школу в Западной Виргинии она будет клясться, что наша успеваемость была отличной. Как только мы что-нибудь прочитаем учителю, они будут в восторге и сразу увидят, какие мы талантливые.
Папа отказывался с нами ехать. Он заявил, что после нашего отъезда он уйдет в пустыню и будет снова искать золото. Я спросила маму о том, что она думает делать с домом в Финиксе, будет ли она его сдавать или продавать. «Не буду ни продавать, ни сдавать, – ответила мама. – Это мой дом». Она заявила, что ей приятно чем-нибудь владеть, поэтому не планирует продавать дом. Она не хотела его сдавать, потому что ей не хотелось, чтобы в ее доме кто-то жил. Она решила завещать дом своим детям. А чтобы дом не выглядел покинутым, мы развесили во дворе белье для просушки и поставили в раковину на кухне грязную посуду. Таким образом, грабители должны понять, что хозяева дома только что вышли и скоро вернутся. Так рассуждала мама.
На следующее утро мы стали переносить вещи в машину. Папа сидел в гостиной и дулся. Мы привязали мамины художественные принадлежности к багажнику на крыше авто, а задний багажник забили посудой и постельным бельем. Мама купила всем нам по пальто в магазине уцененных товаров для того, чтобы нам было во что одеться в Западной Виргинии, где шел снег и было гораздо холоднее. Точно так же, как и папа во время побега из Бэттл Маунтин, мама разрешила каждому из нас взять только одну вещь. Я хотела взять свой велосипед, но мама сказала, что он чересчур большой, поэтому мне пришлось снова взять жеод.
Я вышла в сад, чтобы попрощаться с апельсиновыми деревьями, и потом села в машину. Мне досталось место между Лори и Брайаном: они оба желали сидеть у окна. Морин была на переднем сиденье рядом с мамой, которая уже завела мотор и пробовала переключать передачи. Папа сидел дома. Я громко позвала его. Папа вышел на веранду и сложил руки на груди.
«Папа, пожалуйста, ты нам нужен!» – закричала я.
Мама, Лори и Брайан меня громко поддержали: «Ты нам нужен! Ты же глава семьи! Ты же папа! Поехали с нами!»
Папа стоял в раздумье. Потом он выбросил в сад недокуренную сигарету, закрыл входную дверь, подошел к нам и сел в машину со словами, что маме надо подвинуться, потому что за рулем будет он.
III
Уэлч
Еще в Бэттл Маунтин мы перестали давать нашим машинам специальные прозвища, потому что папа сказал, что развалюхи не заслуживают имен. Мама говорила, что, когда росла на ранчо, они никогда не давали имена животным из стада, потому что знали, что рано или поздно их убьют. Когда мы не давали машине имени, нам было легче с ней расставаться.
Автомобиль, приобретенный по акции Piggy Bank Special, мы называли по марке производителя Oldsmobile. Мы никогда не произносили название этой машины с любовью, потому что с момента ее покупки она была ненадежной. Первый раз она сломалась, когда мы еще даже не доехали до границы штата Нью-Мексико. Папа засунул голову под капот, немного повозился с мотором, и машина снова завелась, но опять встала через пару часов. Папа снова наладил двигатель, но сказал, что машина не едет, а ковыляет. Действительно, скорость автомобиля не превышала тридцати километров в час. И даже на такой скорости капот постоянно открывался, и нам пришлось привязать его веревками.
Мы не ехали по скоростным платным дорогам, а выбирали бесплатные, длинные и проселочные. Обычно за нами скапливалось большое количество машин, которые сигналили нам, поскольку мы ехали очень медленно. В Оклахоме одно из окон злосчастного Oldsmobile опустилось и уже больше не поднималось, поэтому нам пришлось заклеить зияющую дыру пластиковым мешком для мусора. Мы ночевали в машине. Мы приехали в Мускоги поздно вечером и остановились на ночлег на одной из пустынных центральных улиц города. Когда мы проснулись утром, вокруг нашей машины собралась небольшая толпа. Маленькие дети прилипли носами к стеклу, а взрослые ухмылялись и неодобрительно покачивали головами.
Мама помахала толпе. «Когда над тобой смеется такая деревенщина, как эти оки[33], становится понятно, что в жизни ты немногого добился», – сказала она. Действительно с ее художественными принадлежностями, привязанными к багажнику на крыше машины, и с пластиковым мешком вместо стекла мы произвели на местных жителей неизгладимое впечатление. Мама рассмеялась.
От стыда я накрыла голову одеялом и отказывалась показывать свое лицо до тех пор, пока мы не выехали из города. «В жизненной драме есть много трагичного и комедийного, – сказала мама. – Тебе надо научиться получать больше удовольствия от комичной стороны существования».
В конечном счете мы ехали от одного побережья к другому целый месяц. С такой же скоростью можно было проделать это расстояние и на телегах, на которых передвигались первые белые поселенцы. Мама настаивала, чтобы во время путешествия мы внимательно смотрели по сторонам – расширяли свои познания. Когда мы приехали в Аламо[34], мама прокомментировала: «Этому Девиду Крокету[35] и Джеймсу Боуи[36] досталось на орехи за то, что они украли земли мексиканцев». В Бьюмонте мы проехали мимо нефтяных «качалок», похожих на гигантских птиц. В тропической Луизиане мама приказала нам забраться на крышу машины, чтобы руками набрать пучки испанского бородатого мха, который свисал с сучьев деревьев.
Мы пересекли Миссисипи, потом повернули на север в сторону Кентукки, а потом на восток. С равнин и пустыни мы попали в гористую местность с дорогой, идущей то вверх, то вниз. Наконец, мы доехали до Аппалачей. Здесь нам пришлось время от времени останавливаться на горных подъемах для того, чтобы дать машине отдохнуть и мотору остыть. Стоял ноябрь. Опадали коричневые листья, и горы были окутаны туманом. Вместо ирригационных каналов Западного побережья кругом текли настоящие реки и ручьи, и дышалось совершенно иначе. Не было ветра, и воздух казался тяжелее, а все цвета были темнее. Мы ехали молча.
Смеркалось. Мы подъехали к повороту, у которого к деревьям были прибиты написанные от руки рекламые указатели автосервиса и доставки угля. Мы проехали поворот и оказались в долине. Перед нами предстал небольшой городок с деревянными и кирпичными домами, стоявшими вдоль реки.
«Добро пожаловать в Уэлч!» – сказала мама.
Мы проехали по темной и узкой улице и остановились у дома, которому явно не помешал бы хоть косметический ремонт. Дом бы расположен на склоне холма, дорога шла немного выше, поэтому для того, чтобы подойти к нему, нам пришлось спускаться по лестнице. Мы постучали, и дверь открыла невероятных размеров женщина с серой кожей и тремя подбородками. В ее длинных седых волосах были заколки, а изо рта торчала сигарета.
«Милости просим домой, сынок, – сказала она и обняла папу. Повернувшись к маме, она произнесла без улыбки: – Ну, спасибо, что дала возможность увидеть внуков, прежде чем я помру».
Не вынимая сигареты изо рта, она быстро одного за другим обняла нас. Ее щека была потной.
«Рада тебя видеть, бабушка», – пискнула я.
«Не называй меня бабушкой. Меня зовут Эрма», – отрезала бабушка.
«Ей не нравится, когда ее зовут бабушкой, потому что это напоминает о ее возрасте», – сказал появившийся рядом с ней мужчина. У него были стоящие торчком седые волосы, и он казался очень хрупким. Говорил он довольно невнятно, словно каши в рот набрал. Я с трудом понимала его. Не знаю, в чем причина: то ли я не понимала местного выговора, то ли у него была плохая вставная челюсть. «Меня зовут Тед, но можете спокойно называть меня дедушкой. Я не возражаю», – сказал он.
