Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Вряд ли кому-нибудь из писателей приходилось получать столько писем с пожеланиями относительно того или иного завершения судьбы его героев, как Шолохову. Это объясняется, во-первых, силой самого романа, во-вторых, тем, что работа над ним растянулась на годы, и, в-третьих, тем, что нигде в мире писатель не ощущает столь полно ответственности перед читателями за путь своего героя, как у нас.

Одни требовали, чтобы автор сделал Григория коммунистом; другие, наоборот, считали, что слишком велик груз за плечами Григория, груз его активной вооруженной борьбы против Советской власти; третьи предлагали такой вариант: Григорий ведет в атаку буденновский эскадрон и гибнет в бою… Вариантов было очень много.

И вот восьмая часть «Тихого Дона» написана. Роман закончен.

Эта книга – подлинная трагедия.

Те читатели, которые ожидали счастливого конца, ошиблись. Но ошиблись и все.

Конец романа необычайно сложен и в то же время ошеломляет очевидной, исключающей все другие варианты верностью решения.

Судьба Григория оказалась тяжелой и мрачной.

Первое ощущение после того, как прочтешь эту книгу, – ощущение большого потрясения. И к этому примешивается осадок горечи.

Почему все так произошло?

«…Все это было не так-то просто. Вся жизнь оказалась вовсе не такой простой, какой она представлялась ему недавно. В глупой, ребячьей наивности он предполагал, что достаточно вернуться домой, сменить шинель на зипун, и все пойдет, как по писаному: никто ему слова не скажет, никто само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле».

Мы испытываем нечто похожее на ощущение детей, впервые видящих смерть, Григорий умирает в этой книге, хотя он остается в живых до последней страницы. Он умирает на наших глазах.

Нам хотелось бы, чтоб все сложилось по-иному. Это – детское чувство, вызванное тем, что автор сумел покоряюще ярко описать жизнь Григория и Аксиньи и сделать их судьбу такой близкой читателю. Мне пришлось слышать такой отзыв об этой книге. Когда я спросил, после того как человек только что прочел рукопись: «Ну что?» – он ответил: «Ну что же скажешь… Такое чувство, будто в своей семье что-то случилось…»

Что же привело к такому концу?

Григорий, полностью и окончательно разочаровавшийся в белом движении, сражается в буденновской коннице на польском фронте. Сражается горячо, со всей своей страстью. В этот момент он вновь оказывается выразителем чувств и воли средней массы донского казачества, хлынувшего в ряды Красной Армии и соединившего свою судьбу с судьбой Советской власти. Казалось бы, развитие образа закончено. Но автор неоднократно и в книге, и в своих публичных выступлениях подчеркивал, что в судьбе Григория очень много индивидуального. И это индивидуальное под конец отрывает Григория от народа. Его метания продолжаются еще тогда, когда народ уже нашел свой путь.

Видя настороженное отношение к себе – как к бывшему повстанческому офицеру – со стороны комиссара и коммунистов эскадрона, Григорий со злобным удовлетворением принимает свою демобилизацию: «И лучше, что меня демобилизовали. Всё к концу ближе», – говорит он, делясь с Прохором Зыковым своими самыми сокровенными думами и не отрицая, что ему «конешно, надо бы в Красной Армии быть до конца. Может, тогда и обошлось бы для меня все по-хорошему». Однако и будучи демобилизован, он возвращается в хутор с мирными, хотя и наивными намерениями и стремлениями. «…И в армии, и всю дорогу думал, как буду возле земли жить, отдохну в семье от всей этой чертовщины. Шутка дело – восьмой год с коня не слазил! Во сне, и то чуть не каждую ночь вся эта красота снится: то ты убиваешь, то тебя убивают…» В хуторе обстановка оказывается гораздо более сложной. Гражданская война вовсе еще не утихла. Страсти еще накалены. С одной стороны, Михаил Кошевой, бывший друг Григория, встречает его как возможного и вероятного врага, он говорит, что не все прощается и не все старое забывается, «нашей крови он пролил немало. Ишо примерить надо, чья кровь переважит…»; Кошевой требует, чтобы Григорий, как бывший офицер, немедленно явился в ЧК на регистрацию. От своей сестры Дуняшки, жены Кошевого, Григорий узнает, что Мишка ожидает ареста, а то даже и расстрела Григория. С другой стороны, Григория мутят, тянут на восстание бывшие его однополчане из зажиточных казаков, которые были недовольны продразверсткой, и из числа тех, которым вообще с советской властью было «не по пути». Наиболее активным из них оказывается Яков Фомин, возглавивший банду, восставшую против советской власти. Узнав о волнениях в округе, Григорий воспринимает это как плохую весть. Он и без того боится сурового возмездия за свои преступления против советской власти, а столь напряженная обстановка еще более осложнит его положение. Предупрежденный Дуняшкой о том, что Михаил настаивает на его аресте, он скрывается из хутора. Его захватывают фоминовцы, и он, не видя для себя верного пути, вступает в банду – с отвращением, идя на это как на самоубийство, хотя и сохраняет мечту о том, что возьмет Аксинью и уйдет с ней на Кубань, будет вести мирную жизнь, выжидая, пока все утрясется. Фоминовские «борцы за идею» оказываются обыкновенными бандитами. Григорию день ото дня становится все более явной их враждебность народу. Он бросает банду и ночью тайком возвращается в хутор за Аксиньей, чтобы бежать на Кубань. В пути Аксинья погибает. И тут Григорий понимает, «что самое страшное, что только могло случиться в его жизни, – уже случилось…» Самый солнечный свет меркнет перед его глазами. Это дано автором в изумительном образе черного солнца.

Последние страницы – окончание пути Григория, резко изменившегося, не такого, каким мы его знали, за которого волновались, Григория сломленного, вызывающего скорее даже не сочувствие, а жалость и осуждение. «Он утратил со смертью Аксиньи и разум и былую смелость». «Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть. Остались только дети. Но сам он все еще судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и других…»

Однако кончается и это. Тоска по детям, по родному хутору не дает ему оставаться среди дезертиров, с которыми он скрывался в лесу, «.. ночами тоска воспоминаний одолевала его»… «Походить бы ишо раз по родимым местам, покрасоваться на детишек, а тогда можно бы и помирать»… Не дожидаясь амнистии, которая предвиделась к 1 мая, он идет домой. На минуту встают в памяти черты прежнего, нетерпеливого, горячего Григория, который говорил, что ждать да догонять – самое постылое дело. Возвращаясь в хутор, Григорий бросает все свое оружие в Дон. Он идет сдаваться.