Сергей Чуркин - Спецслужбы России за 1000 лет

И. Л. Солоневич, проходивший службу в 1916 г. в запасном батальоне Кексгольмского полка, впоследствии писал: «Это был маршевый батальон, в составе что-то около трех тысяч человек. Из них – очень небольшой процент сравнительной молодежи, остальные – белобилетники, ратники ополчения второго разряда, выписанные после ранения из госпиталей, – последние людские резервы России, резервы, которые командование мобилизовало совершенно бессмысленно. Особое совещание по обороне не раз протестовало против этих последних мобилизаций: в стране давно уже не хватало рабочих рук, а вооружения не хватало и для существующей армии. Обстановка, в которой жили эти три тысячи, была, я бы сказал, нарочито убийственной: казармы были переполнены – нары в три этажа. Делать было совершенно нечего: ни на Сенатской площади, ни даже на Конно-Гвардейском бульваре военного обучения производить было нельзя. Людей кормили на убой – такого борща, как в Кексгольмском полку, я, кажется, никогда больше не едал. Национальный состав был очень пестрым – очень значительная часть батальона состояла из того этнографически неопределенного элемента, который в просторечии назывался „чухной“. Настроение этой массы никак не было революционным – но оно было подавленным и раздраженным. Фронт приводил людей в ужас: „Мы не против войны, да только немец воюет машинами, а мы – голыми руками“, „И чего это начальство смотрело“. Обстановка на фронте была хорошо известна из рассказов раненых…

„Быт“ этих бородачей был организован нарочито убийственно. Людей почти не выпускали из казарм. А если и выпускали, то им было запрещено посещение кино или театра, чайных или кафе и даже проезд в трамвае. Я единственный раз в жизни появился на улице в солдатской форме и поехал в трамвае, и меня, раба Божьего, снял какой-то патруль, несмотря на то, что у меня было разрешение комендатуры на езду в трамвае. Зачем было нужно это запрещение – я до сих пор не знаю. Меня, в числе нескольких сот иных таких же нелегальных пассажиров, заперли в какой-то двор на одной из рот Забалканского проспекта, откуда я сбежал немедленно. Фронтовики говорили: „И на фронте пешком, и по Питеру пешком – вот тебе и герой Отечества!“ Это было мелочью, но это было оскорбительной мелочью – одной из тех мелочей, которые потом дали повод к декларации „о правах солдата“. Для этой „декларации“ были свои основания: правовое положение русского солдата было хуже, чем какого иного солдата тех времен. <…> Итак: от двухсот до трехсот тысяч последних резервов России, скученных хуже, чем в концлагере, и обреченных на безделье и… пропаганду»[719].

М. Палеолог в дневнике в ноябре 1916 г. писал о том, что Петроградский гарнизон ненадежен, что необходимо оставить в Петрограде кадровые полки гвардии и казаков. В конце 1916 – начале 1917 г. Николай II неоднократно пытался направить в Царское Село и в столицу надежные части с фронта, но эти попытки были блокированы высшим генералитетом. Министр внутренних дел Протопопов писал: «В половине февраля царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В. И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными)»[720]. На аналогичные факты указывали В. Н. Воейков, известный юрист Н. П. Карабчевский, великий князь Александр Михайлович и другие мемуаристы. По нашему мнению, это служит подтверждением версии о генеральском заговоре.

Качество офицерского состава столичных полков значительно снизилось: офицеры либо находились на излечении после ранений, либо недавно были выпущены из военных училищ, либо не желали отправки на фронт. Многие из них не знали не только своих солдат, но и унтер-офицеров; значительная часть офицеров являлась выходцами из среды разночинцев и сочувствовала забастовщикам. Командир Кексгольмского полка барон Тизенгаузен говорил: «Нас – шесть офицеров на три тысячи солдат, старых унтер-офицеров у нас почти нет – сидим и ждем катастрофы»[721]. И при таких условиях Хабалов отказался разместить в Петрограде несколько надежных строевых частей! В распоряжении командующего находились верные правительству силы – курсанты военных учебных заведений: восьми военных училищ, двух кадетских корпусов и школы прапорщиков. Но генералитет считал недопустимым вовлекать будущих офицеров в подавление уличных беспорядков, поэтому им приказали продолжать обычные занятия. В итоге к исполнению полицейских обязанностей вместо желавших этого юнкеров были привлечены не вполне надежные войска гарнизона.

Утром 26 февраля (11 марта) Хабалов телеграфировал в Ставку (№ 2899–3713): «Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшиеся на Знаменской площади и у Казанского собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписями „Долой войну“, на предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, одним из коих был ранен в голову рядовой 9-го запасного кавалерийского полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18 часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия. Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно»[722].

Однако организованные и стихийные митинги начались вновь, к полудню рабочие индустриальных районов Петрограда, обходя военные заставы, проникли на Невский проспект. Между двумя и тремя часами пополудни прозвучали первые залпы. После предупредительных выстрелов стали стрелять в народ. Приказ о стрельбе по демонстрантам большинство солдат выполнили. К 4 часам дня 26 февраля удалось полностью очистить Невский проспект. Большинство демонстрантов применением оружия были напуганы и расходились по домам. Но в этот день произошел первый солдатский бунт. 4-я рота запасного батальона Павловского полка (примерно 1500 человек) на улице около своих казарм неожиданно открыла беспорядочный огонь по войскам, разгонявшим толпу. Прибыл командир полка, и мятежники, окруженные преображенцами, ушли обратно в казармы, где сдали оружие. 19 зачинщиков были арестованы и отведены в Петропавловскую крепость. 21 человека с оружием не досчитались.