Павел Щёголев - Гракх-Бабеф

Сам Жермен переживает глубокий революционный подъем и охвачен готовностью ко всяким жертвам. «Я клялся, я верю, я готов» — эти слова он без устали повторяет в своих письмах.

Каким удивительно светлым пятном выделяется эта горсть политических энтузиастов на мрачном фоне Франции 95-го года. Сколько энергии, революционной веры и мужества нужно было иметь для того, чтобы в стране, охваченной реакцией и придавленной экономическим кризисом, начать проповедь новой революции. И где начать проповедь! В тюрьме, среди кучки отщепенцев термидора, раздавленных и побежденных в борьбе с реакцией, в тюрьме, где заключенные роялисты угрожали самосудом Бабёфу и его товарищам. Именно из тюрьмы раскинулись по Франции первые нити заговора, первые нити новой революционной организации. Бабёф, Жермен и их единомышленники, конечно, всячески старались удержать связь с внешним миром. Два письма Бабёфа, обращенные к «Адской армии», служат лучшим образчиком той пропаганды, которую пытались вести бабувисты. Особенно интересно второе письмо, в котором содержится резкая критика новой конституции, только что провозглашенной Конвентом. По этой конституции, «богачи и интеллигенты — одни составят всю нацию». По этой конституции, «у вас не будет короля, у вас целых пять королей». Бабёф предлагает всем патриотам разнести вдребезги отвратительное сооружение тирании.

Второе послание Бабёфа помечено 18 фруктидора III года республики. Срок заключения в Аррасе приходил к концу. 24 фруктидора (12 сентября 1795 года) Бабёф и Жермен были переведены из Арраса в парижскую тюрьму Плесси. В Париже Бабёф провел в заключении немного больше одного месяца. Роялистское восстание в вандемьере вызвало внезапное полевение у заправил Конвента. Казалось неудобным держать в тюрьме людей, которые, временно хотя бы, могли быть использованы для борьбы с роялистской опасностью. Восстание имело место 12–13 вандемьера, а 26 (18 октября) Комитет общественной безопасности особым постановлением освободил Бабёфа. «Народный трибун» был снова на свободе. 4 брюмера общая амнистия, объявленная Конвентом, вернула Бабёфу его новых друзей и единомышленников. Теперь можно было приниматься за организацию, за подготовку новой революции во- имя равенства, во имя общего блага.

Глава IV

Директория и пантеоновцы

2 ноября 1795 г. Исполнительная директория Французской республики вступила в исполнение своих обязанностей. Наступил новый этап в развитии после-термидоровской буржуазной реакции. «После падения Робеспьера, — писал Маркс, — начинается эра прозаического осуществления политического просвещения, которое раньше хотело превзойти самого себя, которое утопало в преувеличениях. Революция освободила буржуазное общество от феодальных пут и официально признала его, как ни старался впоследствии терроризм принести это общество в жертву антично-политическому строю жизни, Но только при правительстве Директории стремительно вырывается наружу и закипает ключом настоящая жизнь буржуазного общества. Горячка коммерческих предприятий, страсть к обогащению, опьянение новой буржуазной жизнью, где на первых шагах наслаждение принимает дерзкий, легкомысленный, фривольный и одурманивающий облик; действительно просвещенное использование французских земель, феодальное расчленение которых разбито было молотом революции и которые лихорадочная горячность бесчисленных новых собственников подвергла теперь всесторонней обработке; первые движения освободившейся промышленности, — все это были отдельные жизненные симптомы только что народившегося буржуазного общества. Буржуазное общество находит своего положительного представителя в буржуазии. Буржуазия вступает таким образом на путь своего господства. Права человека перестают существовать исключительно в теории». («Святое семейство». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. III, стр. 151).

Директория, по словам Энгельса, «представляла собой буржуазное и крестьянское правительство». (Из подготовительных работ к «Анти-Дюрингу». Соч., т. XIV, стр. 377). Уточняя классовую базу Директории, мы можем сказать, что она в первую очередь опиралась на новую, спекулятивную буржуазию. Непосредственное ее окружение состояло из нуворишей — новых богачей, удачливых спекулянтов, военных поставщиков, приобретателей национальных имуществ, людей, наживших состояние в бурные годы революции. Конституция III года была не чем иным, как попыткой закрепить политическое господство нуворишей, придав ему форму буржуазной, цензовой республики. При выработке новой конституции и при обсуждении ее в Конвенте термидорианские заправилы не стеснялись прямо указывать на ее социальный смысл. «Нами должны управлять наилучшие, — докладывал Конвенту в заседании 5 мессидора Буасси и д'Англа, — наилучшие же — это наиболее образованные и наиболее заинтересованные в поддержании законов. Но, за очень немногим исключением, вы встретите подобных людей лишь среди тех, которые, обладая собственностью, привязаны к стране, где она находится, к законам, защищающим ее…. Страна, управляемая собственниками, живет в условиях общественного строя; страна, где управляют не собственники, живет в естественном состоянии». Не менее красочно выражался в брошюре, посвященной проекту конституции, известный буржуазный экономист Дюпон де Немур: «Очевидно, что собственники, без согласия которых никто не мог бы иметь ни жилища, ни пищи в стране, суть ее граждане по преимуществу. Они верховные повелители милостью божией, благодаря самой природе, своему труду и своим затратам». Невозможно было более откровенно обобщить уроки, извлеченные буржуазией из опыта великих народных движений 1792–1794 гг. Задача конституции сводилась к тому, в первую очередь, чтобы воздвигнуть прочную плотину против массовых движений, против возможных потрясений складывающегося буржуазного общества. Она отменяла всеобщее избирательное право и признавала полноту политических прав лишь за плательщиками налогов. При этом восстанавливая систему двойных выборов, конституция сужала ряды избирателей второй степени, включала в их состав только располагавших имуществом, приносившим доход, равным по цене 200 рабочим дням, наемщиков жилищ, приносящих доход, равный цене 150 рабочих дней, и арендаторов сельскохозяйственного имущества с доходом, равным цене 200 рабочих дней.

Законодательный корпус, по конституции, разделялся на две палаты — Совет пятисот и Совет старейшин. Каждый год одна треть состава Советов должна была переизбираться. Совет пятисот получил право законодательной инициативы, право предлагать проекты законов, которые затем должны были утверждаться старейшинами. Исполнительная власть поручалась Директории из пяти лиц, избираемых старейшинами из числа кандидатов, намеченных Советом пятисот. Полномочия Директории были достаточно обширны, в особенности в области внешней политики, хотя, с другой стороны, она была лишена прямого участия в законодательной власти. Управляла Директория с помощью министров, ответственных только перед ней.