Святослав Рыбас - Русский крест

Пинуса могли арестовать только за эту вину. И Нина испугалась. Военным ничего не стоило запретить торговлю с Константинополем, арестовать всех торговцев, выбросить для обывателей на рынок дешевый хлеб.

Угроза в который раз исходила от своих, от необходимой Нине могущественной силы.

- Мадам, чего вы боитесь? - спросил ее Симон, когда она прибежала к нему за защитой. - Кто посмеет запретить? Я сейчас скажу Налбандову, твоего человека немедленно освободят.

И он сказал. Но Пинуса уже никто не смог освободить. Даже главнокомандующий с Кривошеиным. Пинуса повесили как большевистского шпиона. Рассказывая об этом, Симон недоуменно пожимал плечами и переставлял с места на место бронзовую фигурку конного казака, стоявшую возле настольного письменного прибора. Француз не на шутку был раздосадован, он воскликнул в сердцах:

- Кто думал, что ваши герои такие идиоты?!

Возвратить Пинуса он уже не мог, несмотря на свое могущество. Он раздраженно говорил об извинениях Налбандова и дуроломах-военных, а Нина чувствовала, что он видит во воем этом дурное предзнаменование.

- У меня в Скадовске больше никого, - пожаловалась она.. - Я поеду туда.

Она хотела услышать поддержку этого намерения, которого на самом деле у нее еще не было, и только после гарантии она, может быть, и направится в Таврию. А может, и не направится.

- Ты не боишься контрразведки? - усмехнулся Симон. - Россия - страна маленьких сатрапов. - Он щелкнул пальцами, обрадовался найденной мысли: Возвышенные умы и маленькие сатрапы!

Кого он считал возвышенным? Те, кто казнил бедного Пинуса, действовали безусловно из возвышенных соображений.

- Спроси у своих калек, как это делается, - продолжал Симон, намекая на убийство в Нинином магазине.

Нина почувствовала, что она... русская, а он француз. Ее калеки ни за что не высказали бы ей такого упрека, они пожалели бы ее. Она вспомнила яростные страдающие глаза Артамонова и сравнила е ним Симона. "Симоша, ты тоже боишься", - мелькнуло у нее.

- Думаешь, запретят торговлю с Константинополем? - спросила Нина.

- Ни за что! - уверенно произнес Симон.

- Но нам самим нужен хлеб, - сказала она. - Возьмут и запретят.

- Пусть запрещают, - ответил он. - Тогда ваши мужики попрячут хлеб, начнут гнать самогонку. Ничего не добьетесь. И Францию оскорбите.

- Да, да! - сказала Нина. - Францию! А кто о нас позаботится?

- Ну не продавай хлеб в Константинополь, - заметил Симон. - Как и русские деньги... Что? Ну то-то, Ниночка. Тебя и виселица не остановит. - Он засмеялся, вышел из-за стола и сел рядом с Ниной в кресло, взяв ее за руку. - У нас одни интересы, богиня. Не забывай этого.

Симон стал поглаживать ее руку и пожимать пальцы, обнаруживая слишком явные интересы, и Нина засмеялась, отняла руку. Но отчуждение растаяло.

- Пообедаем? - предложил он и снова забрал руку.

- Тебе еще не надоело? - удивилась она.

- Ты мне всегда нравилась, - сказал Симон. - Почему бы нам не пообедать вместе?

- Только без десерта, - улыбнулась Нина.

- Ты не здорова? - тоже улыбаясь, спросил Симон.

- Отложим до следующего раза, - сказала она, хлопая его по руке.

- Конечно, ты немножко врешь, - заметил он. - Лучше скажи, что у тебя голова занята другими делами, я скорее поверю.

- Как ты можешь! - вымолвила она, играя взглядом.

Слава Богу, он не настаивал, а то бы ей пришлось трудно. Как женщина Нина вполне понимала, что она должна подчиниться, но сегодня ей было стыдно перед ее калеками. Казалось, Артамонов как то узнает, будет презирать.

- Ладно, пообедаем без десерта, - сказал Симон. - Сейчас ты похожа на француженку. Обольстительна и холодна. Когда ты русская, ты гораздо милее.

- Ты забыл, как предлагал мне отурчаниться? - напомнила Нина.

- Каюсь, - сказал он. - А вы любите покаяния. Читаю то здесь, то там: "Надо провести День покояния"! Зачем?

- Наверное, чтобы очиститься. Все устали от старых грехов. У меня на душе столько... - Она зажмурилась и покачала головой. Ей почудилось, что откуда-то строго глядят на нее и вот-вот потребуют ответ за все, что она сделала с собой.

- Англичане обошли нас в Турции, - сказал Симон.

- Англичане продают нас Турции, - вымолвила Нина давнишнюю шутку. Нас - Турции... Если бы можно все вернуть назад! - воскликнула она. Помнишь, как жилось перед войной? Я готова каяться каждый день...

Однако он посочувствовал и перевел разговор на турецкие дела, на положение Проливов, где владычица морей со своим флотом свысока глядела на союзников. Может быть, он уже не помнил поселка Дмитриевский на границе области Войска Донского и Малороссии?

Скорее всего, не помнил. Чужая сторона, где ему хорошо платили, и больше ничего.

- Ты поможешь мне в Скадовске! - потребовала Нина, возвращаясь к кровавой действительности.

Симон обещал.

Потом они обедали в компании его сотрудников в ресторане гостиницы Киста, ели жареную камбалу, пили "абрашку", как на офицерский манер он называл "Абрау", с любопытством наблюдали, как вдруг прямо перед ними на улице появились солдаты и стали останавливать всех мужчин. Ловили дезертиров и уклоняющихся от службы.

- У меня пароход идет в Скадовск, - сказала Нина. - Я все-таки поеду. Не убьют. - Она подумала, добавила: - Со мной трое таких молодцов...

Сосед Симона, важный русско-француз, посмотрел на нее, извинился и стал рассказывать подробности закрытия за антисемитизм газеты "Русская правда".

Симон смотрел на море, думал о чем-то своем. Нина хотела было потеребить его, но рассказ важного господина увлек всех, и она не стала трогать Симона.

- Наши жидоморы всегда суются не вовремя! - сказал русско-француз насмешливо. - От них один вред.

Весь анекдот случившегося заключался в том, что какой-то севастопольский еврей пожаловался своему соплеменнику, служившему переводчиком при американской миссии, а американцы выдали упрек самому Врангелю. И газетка приказала долго жить.

- Сахар Бродского, чай - Высоцкого, Россия - Троцкого, - вымолвил Симон. - Вы, месье, не забывайте, что "Англо-американское экспортно-импортное общество"...

- Именно! - перебил его важный господин. - Тоньше надо действовать. Это же чушь собачья - антисемитизм.

- Бей жидов, спасай Ростов, - закончил Симон.

- Что? - спросил господин. - То есть как?

- Это казачий фольклор, не волнуйтесь, - невозмутимо объяснил француз и заговорил с Ниной о политике Кривошеина в области хлеботорговли, делая вывод, что запрещение свободной торговли лишит Крым всех привозных товаров и наступит жестокий товарный голод. - Никто этого не допустит, - закончил он. - Я верю в здравый смысл.

И Нина верила. Правда, знала она, что есть по крайней маре два здравых смысла, един - добрый и терпеливый, второй - недобрый и нетерпеливый. Но все равно она решила ехать.