Дмитрий Быков - Статьи из еженедельника «Профиль»

№ 4(226), 5 февраля 2001 года

Хлеб Павловского 

(Иван Измайлов и Дм. Быков под псевдонимом Андрей Гамалов)

При этом сам он, если приглядеться, довольно скромно оценивает собственные возможности. «Раскрутить при наличии денег можно любого, — говорил Павловский, — но избрать — только того, чей вектор совпадает с вектором развития страны».

В современной российской истории практически нет событий, к которым — с точки зрения общественного мнения — не был бы причастен Павловский. Ему приписывались очередное (1996) возвышение Чубайса, победа и отставка Ельцина, увольнение Степашина, назначение Путина наследником, разгром Лужкова— Примакова, развязывание второй чеченской войны, создание партии «Единство»…

Между тем Глеб Олегович, по нашему убеждению, не причастен лично ни к единому политическому проекту и ни к одной кампании последнего времени. Он сам в одном откровенном интервью заметил: «В обществе существует запрос на всемирный заговор, на фигуру абсолютного манипулятора». В другой статье, еще более откровенной, Павловский вскрыл причину такого запроса: догадка людей о манипуляторе — на самом деле их догадка о собственной манипулируемости. Заговора ищут те, кто готов в нем поучаствовать…

На этом наш герой и сыграл, всячески способствуя формированию собственной репутации Великого и Ужасного. Хочется, согласитесь, чтобы у Всего Этого был конкретный автор.

На деле Павловский ничего не конструирует — у него просто нет такого инструментария. Он лишь предвидит, подчас весьма точно. Так что Россия действительно развивается по «его» сценарию, намеченному еще в конце семидесятых. Другое дело, что сценарий этот Павловский не навязал ей, а предугадал. И для догадки этой нужны были знание истории плюс достаточная степень свободы от интеллигентских предрассудков.

Одинаково чужой для партократов и диссидентов, Глеб Олегович оказался единственным, кто предсказал путь России — от империи через десятилетие развала к новой государственной структуре и новой имперской идеологии.

Выдавить одессита

Глеб Павловский родился 5 марта 1951 года в семье инженера-строителя. Школу он окончил с отличием и без проблем поступил на истфак Одесского университета. Там, одержимый талантом организатора и стремлением чем-либо руководить, с несколькими друзьями создал кружок СИД («Субъекты Исторической Деятельности»). Молодые люди, как многие в те годы, мечтали об истинном социализме, равенстве и братстве. Для начала решили поселиться вместе, в коммуне. «Коммуна пала из-за пришедших в нее девушек», — комментировал впоследствии главный Субъект.

Затея кончилась романом Глеба с девушкой из СИДа — Ольгой Ильницкой, а потом и браком, против которого активно возражала мама Ольги, работавшая прокурором. На свадьбе она прилюдно пообещала посадить будущего зятя, и случай вскоре представился. За хранение антисоветской литературы был арестован друг Павловского Вячеслав Игрунов — ныне, кстати, второй человек в партии «Яблоко». Вызванный на допрос, Глеб во всем сознался и был отпущен. Игрунова объявили невменяемым и отправили в психушку. Возможно, Павловского мучили угрызения совести — по этому поводу он называет себя «помешанным на моральной рефлексии».

Жизнь в провинциальной Одессе с женой и малолетним сыном стесняла творческую свободу Павловского. (Тогда, кстати, будущему верховному манипулятору случалось и поголодать: широко известна история о том, как Глеб Олегович вызвал первую вспышку гнева со стороны жены, съев две банки консервов, составлявших НЗ). В 1976 году он подал на развод и уехал в Москву, бережно упаковав в чемодан портрет своего кумира — Че Гевары. Позже он изящно сформулировал причины отъезда: «ради смены биографической идентичности одессита». То есть Павловский отправился выдавливать из себя Бендера…

Тень Гефтера меня усыновила

Но столица не очень-то ждала молодого выпускника истфака. Несколько лет Глеб был рабочим на стройке (впоследствии он перепробовал много занятий, вплоть до рубки леса), а в свободное время делал самиздатский журнал «Поиски». Произошло его знакомство со многими представителями вольнодумной интеллигенции, в первую очередь с историком Михаилом Гефтером. Павловский стал чем-то вроде ученика Гефтера и часто бывал на его подмосковной даче вместе с бывшей женой Ольгой, которая к тому времени успела побывать в психдиспансере и вторично выйти замуж. На Глеба Олеговича оказали большое влияние стиль Гефтера и сама тема его исследований — скрытые пружины советской политики. Похоже, он уже тогда мечтал быть одной из таких пружин, тайным советником и заодно всемогущим магом, изрекающим предсказания и одетым в черное. Гефтер так любил единственного, по большому счету, своего ученика, что порывался даже усыновить его.

В то время Павловский вел жизнь романтика-революционера. Во время процесса над диссидентом Абрамкиным (нынешним издателем «Тюрьмы и воли» и тоже большим пассионарием) он запустил в окно суда кирпичом и во время бегства от милиции сломал ногу. Сам Павловский описывал этот период жизни так: «Живописная безбытность диссидентства обернулась безвкусицей — погони, прятки, женщины, весь этот Дюма, за которого люди расплачиваются друг другом, во всем виня „власть“. Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика — закупоренность в собственной биографии. Я решил бежать из биографии».

О тупике диссидентства говорили и писали в то время многие — отсюда же и череда отъездов и самоубийств: империя казалась бессмертной, сопротивление — бесплодным, не нужным ни народу, ни, главное, самим сопротивляющимся. Андропов не так уж ошибался, отводя русскому инакомыслию два-три года сроку: не будь перестройки — новая имперская идеология сложилась бы уже тогда. Павловский, однако, скоро почувствовал бесперспективность «сектантской борьбы с собственной страной». Тогда же, видимо, зародилась и неприязнь его к любого рода «борцам», фанатикам с горящими глазами — вплоть до нынешнего НТВ…

Бегство из биографии, однако, вышло не столь уж добровольным: в 1982-м Павловский был арестован, снова во всем сознался, покаялся и вместо тюрьмы получил ссылку в Коми АССР. Собственно, покаяние его было никак не результатом трусости: он носился тогда с идеей «пакта власти и интеллигенции» — своего рода общественного договора. В ссылке он трудился на должности маляра и кочегара, время от времени посылая властям письма с рекомендациями, как спасти Советский Союз. Послания, как вспоминает Глеб Олегович, были довольно-таки истеричные: участковый их читал, хохотал и подшивал в дело.