Г. Тринчер - Рутгерс

— Халло, Рутгерс! Вот мы и встретились, — обрадованно говорит Фрэйна. — А это наш второй делегат — Носовицкий, — знакомит он Себальда со своим товарищем. — Мы вдвоем представляем Америку.

Мандаты обоих в порядке, но английские делегаты говорят о каких-то смутных подозрениях в отношении Носовицкого. Себальд, как секретарь Амстердамского бюро, ставит вопрос на обсуждение. Англичане не могут привести ничего конкретного в подтверждение своих сомнений; Фрэйна с возмущением отстаивает Носовицкого. Совещание признает его своим полноправным участником.

Два дня, никем не тревожимая, проходит работа совещания. А на третий день во время заседания вдруг слышится какой-то странный шорох. Он доносится со стороны бывшего в комнате стенного шкафа. Многие еще не успели ничего сообразить, когда несколько товарищей кинулись к шкафу и распахнули его. Все увидели сжавшегося в комок жалкого, дрожащего шпика. Мгновение, и его выбросили из помещения.

Значит, кто-то выдал место совещания.

«Неужели Носовицкий? — подумал Себальд. — Неужели он навел полицию на наш след и англичане все же были правы?»

Это подозрение подтвердилось значительно позже. В сентябре 1925 года в американской газете «Нью-Йорк Америкз: были опубликованы мемуары агента английской и американской тайной полиции Носовицкого.

Работа делегатов в дальнейшем проходила на части квартире у одного профессора, сочувствовавшего трибунистам, а с запоздавшими товарищами из Германии и Швейцарии Себальд встречался у себя дома в Амерсфорте.

Международное совещание закончилось. Были обсуждены вопросы о роли профсоюзов, участии в буржуазном парламенте, об идеологической поддержке Советской России и другие, сформулированы тезисы для будущего конгресса Коминтерна, выпущен бюллетень.

Амстердамское бюро допустило немало ошибок, Там, где не удавалось привлечь массы, оно опиралось на мелкие революционные группы, которые далеко не всегда оказывались действительно революционными. Поддерживая немногочисленные революционные профсоюзы в разных странах, оно не обращало внимания на работу в массовых реформистских профсоюзах.

То же сектантство, тот же левый уклон сказались и в тезисах о парламентаризме. Не отвергая полностью использование парламента, бюро недостаточно понимало, какое значение имеет участие в парламентских выборах, и допускало бойкот парламента.

Самой серьезной ошибкой была недооценка руководства секциями Коминтерна революционной борьбой в разных странах.

Этот левый уклон в работе Амстердамского бюро отразился и в решениях Международного совещания и был резко осужден Лениным в его работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».

«Для меня брошюра Ленина «Детская болезнь», — пишет в своих воспоминаниях Себальд, — была решительным уроком, который я всячески стремился усвоить».

Гортер и Паннекук остались верны своим заблуждениям. Даже Роланд-Гольст не смогла следовать ленинским принципам, принять непримиримость политической борьбы. Она скатилась к религиозному мистицизму, к идеям христианского всепрощения.

Конец весны 1920 года. Советская Россия отразила натиск Деникина и Антанты. Настало время мирного сосуществования с Западом. Теперь РКП(б) имела возможность непосредственно наладить связи с братскими партиями разных стран. Открытие Второго конгресса Коминтерна было назначено в июле в Москве. Существование Амстердамского бюро стало ненужным.

Делегацию голландских коммунистов на конгресс Коминтерна возглавил Вайнкоп. Себальд не смог поехать с ними. Состояние его здоровья все ухудшалось.

У Рутгерсов большая радость. Семья Холстов, у которой Гертруда жила два года, давно искала возможность отправить ребенка в Голландию. Наконец нашли английскую чету, которая уезжала из Японии и согласилась взять с собой в Лондон девятилетнюю девочку.

Маленькой пассажирке уже вручили на пароходе радиограмму Себальда о том, что он и Барта будут встречать ее в Лондоне. До приезда оставались считанные дни.

Но Себальд не учел одного. Английская полиция хорошо запомнила фамилию инженера Рутгерса. Это тот самый, которого несколько лет назад должны были арестовать в Сингапуре. Тогда из-за него обвинили ни в чем не повинного человека. Во всяком случае, настоящему Рутгерсу въезд в Великобританию запрещен. Он и Барта занесены в черные списки.

Кто же встретит Гертруду в Лондоне, кто привезет ее домой?

Себальд вспоминает: добрый друг, Винсент ван Гог, теперь снова в Голландии. Год назад он выручил Вима и Яна, помог им высадиться в Америке. Теперь надо просить его помочь Гертруде.

Ван Гог охотно согласился.

Пароход пришвартовался в лондонской гавани. Гертруда тщетно ищет глазами в толпе встречающих мать и отца. Никого! Наконец ее окликает Винсент ван Гог:

— Добрый день, Трюс. Скорей на другой пароход. Коротенький переезд в Голландию, и ты будешь дома.

Гертруде очень обидно, но нельзя показать это доброму Винсенту, надо быстро вытереть набежавшие слезы.

Капитан судна, направлявшегося в Роттердам, знал о маленькой путешественнице, возвращавшейся из Японии к родителям. Когда пароход подошел к роттердамскому причалу, но пассажиров еще не выпускали с судна, одной Гертруде разрешили сбежать по широкому пустому трапу.

Внизу уже ждали Себальд и Барта.

— Здравствуй, папа! Здравствуй, мама!

Сырая, холодная голландская осень. Врач советует Себальду уехать на юг, провести зиму в Италии.

— Теперь ты меня не уговоришь, — настаивает Барта. — Дальше откладывать отдых и лечение невозможно. Это значит просто стать инвалидом.

Себальд сдается:

— Хорошо. Италия так Италия. Мне есть над чем подумать и поработать там.

Амстердамское бюро оторвало Себальда от многих мыслей, возникших, когда он знакомился с проектами, покоившимися в московских архивах. Он стосковался по инженерской работе, а эта работа уже была для него неразрывно связана с Россией. Но теперь ему казалось недостаточным просто предоставить в распоряжение Советской власти свои знания и опыт. Он хотел вернуться в Россию с большим планом восстановления промышленности. В Италии он возьмется за него.

Мальчиков решили оставить у друзей в Голландии — им предстоял учебный год, Гертруду — взять с собой и самим заниматься с ней.

Накануне отъезда вышли погулять, попрощаться с городом. От дома напротив отделился человек и последовал за ними.

— Бедняга останется безработным, — смеется Себальд. — Я уезжаю из Амерсфорта от двойного надзора — врачей и полиции. Здорово изменилось время, правда, Барта? Марксов призрак коммунизма стал явью, а вот тот, что следует за нами, поистине превратился в этакое полицейское привидение.