Дмитрий Шевченко - Кремлёвские нравы

В один из этих жарких июльских дней позвонил наобум на ближайшее, Миусское кладбище. Не надеясь на удачу, попросил к телефону директора.

— Я вас слушаю, — отозвался прокуренный голос.

Объяснил свою просьбу.

— Приезжайте, — сказала трубка.

Отпросившись на пару часов, несусь на кладбище. У входа, в деревянном вагончике, увешанном прейскурантами цен на похоронные услуги, нахожу директора, крестьянского вида обветренного мужика с цигаркой в зубах. Спортивные штаны и майка. Он внимательно щурится на меня — что за гость в пиджаке и галстуке (в такую-то жару!) пожаловал в его хозяйство.

— Юрий Ромашкин, хозяин, — представился он, протянул загорелую руку.

Впервые решив использовать служебное положение, отрекомендовался по всей форме: я — консультант, мол, служу в высоком кабинете, и не кому-нибудь — всенародно избранному…

— Пустое, — говорит Юрий. — Перед Богом все равны. Выкладывай…

Кратко изложив дело, добавил, понизив голос:

— Добром отплачу. Может, и я вам чем-нибудь сгожусь…

— У меня в Москве два кладбища — ухмыльнулся директор. — Дом за городом, машина. Прикрытие — Березовский позавидует. Сам знаешь, какой у нас, гробовщиков да могильщиков, основной контингент. Ничего мне не надо. Разве пару участков у Кремлевской стены… Извини, не хотел тебя обидеть. Понимаю, горе. Нрав у меня смешливый, несмотря на должность. Иначе здесь нельзя — самого закопают… А теперь ступай к окошку, там кассиром моя жена, уплати госцену, потом выберем участок и помянем. И, пожалуйста, не надо лишнего трепа…

Как не помянуть с таким человеком? В первый раз за последние недели полегчало на душе. Когда вернулись с кладбища в контору, электроплитка уже накалилась, жена Ромашкина хлопотала над пельменями, доставала из шкафчика рюмки. «И сладок был мне тот бокал вина», — сказал в прошлом веке Добролюбов, правда по другому поводу.

— Еще решетку поставлю красивую, — сказал, прощаясь, директор кладбища. — За счет заведения. Будешь вспоминать Ромашкина…

А потом я поехал в Кремль. И на пороге приемной пресс-секретаря столкнулся с Ипатьевым. Он удивленно округлил прозрачные свои глаза, властным жестом пригласил в кабинет:

— Тебя-то мне и надо…

Сердце заколотилось снова. Я уже знал, что будет дальше. Несколько недель назад в пресс-службе произошел неприятный инцидент — потасовка. И я наблюдал, как пытался обойтись Ипатьев с невинно пострадавшим в ней Бедным Юриком. Видно, пришла моя очередь подставлять выю… Целых пять лет дожидался.

С Юриком вот что. Он пришел в пресс-службу к Костикову одним из первых. Выпускник МГИМО, знаток нескольких иностранных языков, он слыл среди нас эрудитом, книгочеем, каким и надлежит быть международнику. Несколько заносчивый. С кем не бывает? Институт международных отношений тоже «об себе большого мнения». Но главное, сам в жизни пробился. Приехал и оказался в гнезде, вожделенном даже для номенклатурных птенцов. А ведь никто не помогал. Некому было. Сирота. В родном городе Нальчике остались, правда, две пожилые сестры. Так то Нальчик. Предгорье Эльбруса. Для гордой Москвы — глухомань. В столице не только закончил МГИМО, но и женился (не менее важное событие) на хорошей девушке, дочку родили. Затем работа в газете, приглашение в Кремль. Карьера! Любой благополучный упитанный москвич с Кутузовского проспекта позавидует. Юрик же не был ни упитанным, ни благополучным. Маленького роста, худой, очки на носу, больная нога.

Другим фигурантом вышеозначенной потасовки был Бушуев, пришедший в пресс-службу из японского агентства. Из-за скудной растительности на желтоватом лице он и сам смахивал на посланца страны восходящего солнца, за что и получил прозвище «Штабс-капитан Бушуев». Росту был, правда, внушительного. Вкрадчивые кошачьи манеры, тихий голос, внешняя невозмутимость. Но в отличие от бывших японских коллег-аккуратистов, кабинет свой загадил до последней возможности. Прошлогодние пыльные бумаги вперемежку со вчерашними объедками дополняли брошенные тут же старые носки и стаканы, где высохшая заварка давно превратилась в мох-сфагнум. Всюду немытые баночки из-под сметаны, кефира, другой гадости. Любил питать свою особу полезными сыворотками! В этом рукотворном бедламе вечно все терялось — степлеры, клей, ножницы, дыроколы. Бушуев, если что-то пропадало, заходил в наш кабинет и вовсю пользовался чужими вещами. Однажды Юрику это надоело и он посоветовал Штабс-капитану уплыть отсюда «на белом катере к такой-то матери». И оперативно. Бушуев схватил его за горло, ударил головой об стенку… Жалко, меня в кабинете не было. Ограбленный и побитый, себе на горе, Юрик решил пожаловаться руководителю пресс-службы. А тот как будто ждал подходящего случая. «Немедленно уволить обоих!» — был вердикт Ипатьева. Вышестоящая инстанция над потерпевшим все же сжалилась, хорошенько потрепав парню нервы. Штабс-капитану, напротив, пришлось упаковывать в торбу носки да заварки и проситься назад, к самураям…

— Тебя-то мне и надо… — От ласковой улыбки Ипатьева у меня сделалась тоска в желудке. — Рассказывай, где был?

И, не дав ответить, стал стучать по циферблату.

— Опоздание — три часа. Прогул!

— Я же звонил дежурному.

— Мне ничего не передавали.

— Ты же знаешь, какая у меня ситуация…

Снова эта улыбка.

— Все идут тебе навстречу. Дали времени, сколько положено…

В этот момент в кабинет вошел темноволосый мужчина, видный, элегантный. Никогда его здесь раньше не встречал. Увидев посетителя, Ипатьев ещё пуще напустился на меня.

— Ты в каком состоянии? В рабочее время?

— Послушай, неохота объяснять. Но мне необходимо было съездить…

— Ничего не желаю слушать. Вон отсюда.

— Подожди…

— Я же сказал — вон…

— Ну и пошел на…

Незнакомый брюнет сделал большие глаза…

Позже коллеги мне объяснили, что это был Сергей Ястржембский (ну не знал я его в лицо!), который впервые в этот день пришел в Кремль знакомиться с подчиненными…

— Вишь, как совпало. Попался под руку, — сочувствовали ребята. Ипатьев решил показать новому пресс-секретарю, какой он крутой начальник, зверь. Пойми: твои проблемы ему до задницы. Готовься к худшему…

На утро было назначено собрание пресс-службы.

…Собрания эти преследуют меня с юного возраста. Видно, судьба такая. А может, виноват вид жертвы? Не знаю и не ропщу. В конце концов многие из нас частично виноваты в том, что подверглись насилию. Не имей вид жертвы! Сначала в пионерском лагере вожатый обвинил в том, будто я стащил у него гильзу-талисман. Не помню уж, почему именно меня он выделил среди других пионеров. Наверное, палата была рядом с вожатской. Гильза от пули, которой бывшего пограничника ранили на заставе. Построив на плацу отряд, выставил меня перед сроем и гаркнул: