Александра Анисимова - На короткой волне

Мне приходилось соглашаться с ним, что она действительно лучше всех. Я думала, что этот дикий "телячий" восторг пройдет через день-два. Но после каждой встречи с Эльзой Василий приходил еще более взбудораженный.

Выждав удобный момент, когда около меня никого не было, Василий забирался в угол и рассказывал об Эльзе. Он говорил горячо и много, но странно: я почему-то никак не могла представить себе ее.

В эти дни мы получили долгожданное известие - 12 января наша армия перешла в наступление.

На шоссе и на железной дороге большое движение немецких войск, партизаны и разведчики ежедневно приносят сведения. Работы прибавилось. Сейчас для меня самое главное - как можно быстрее передавать радиограммы.

Партизаны готовятся к встрече Красной Армии: достают из мешков костюмы, чистят их. Заработали "парикмахеры". Почему-то только сейчас почувствовали мы, как отвратительно воняет карбид, как тесен и мрачен бункер.

Пусть только поближе подойдет Красная Армия, мечтают партизаны, они объединятся в один отряд, захватят полицейских, передадут их органам народной власти, а сами поступят в Войско Польское и вместе с советскими частями будут гнать проклятых швабов с родной земли!..

Но получилось все иначе.

...Это произошло 19 января 1945 года. Вечером мы, поужинав, собирались уже ложиться спать и, как это часто бывало в последнее время, размечтались. В маленькое окошко бункера пробивался свежий морозный воздух. В печурке вспыхивали догорающие угольки. Молоденький, с красивым, немного кукольным лицом Каролик сидел на постели, обхватив колени руками, и, глядя на меня, лукаво улыбался.

- Почему ты так смотришь, Каролик?

- Я представляю, панна Ася, как вы мчитесь в автомашине на восток, к Москве, а в руках у вас аккордеон...

Все знали, что я очень хочу научиться играть на аккордеоне.

Посыпались безобидные шутки.

- Тише, тише! - крикнул майор, снимая наушники. - Сейчас будут новый приказ передавать!

В то время случалось и так, что в один вечер было по нескольку приказов Верховного Главнокомандующего - стремительно продвигалась наша армия. Мы прослушали приказ, и снова начались разговоры - каждому хотелось рассказать, что он будет делать в первый день освобождения. Все шутят, смеются, и никто не знает, почему Юрек лежит, уткнувшись лицом в подушку. В черных волосах его весело пляшут искорки голубоватого пламени карбидной лампы.

- Что с тобой? - спрашивает Василий.

Юрек отвечает не сразу:

- Голова болит.

Порывшись в сумке, я достаю таблетку и подхожу к нему.

- Юрек...

Он вздрагивает и поворачивается.

- Ася, вы возьмете меня с собой? - тихо спрашивает он.

Я стараюсь загородить его и говорю громко, чтобы все слышали:

- Ты болен. Немедленно выпей лекарство. - И шепотом заканчиваю: Возьмем, обязательно возьмем.

Уступая просьбам партизан, Василий вышел на середину бункера, широко раскинул руки и запел по-цыгански, с надрывом.

Затем последовала традиционная "чечетка": в такт пляске захлопали в ладоши. Вдруг Франек спрыгнул вниз и крикнул:

- Алярм! Тревога!

Всех как ветром сдуло с постелей, и через минуту никого уже не осталось в бункере, кроме меня. Наверху началась стрельба. Едва я успела упаковать радиостанцию, как услышала голос Юрека:

- Ася! Быстро!

Он схватил меня за руку, вытащил из бункера, взял рацию, и мы пошли. Снизу по цепи партизан прошел шепот: "Где Ася?"

- Передайте майору, что здесь, - ответил Юрек.

Наша группа, человек в десять, медленно спускалась вниз. Слышалась беспорядочная стрельба, рвались гранаты, осыпая нас комьями земли, а где-то вверху над нами раздавался голос Эмиля. Он решил отвлечь внимание немцев на себя. Перекрывая гул разрывов и выстрелов, из гущи кустарника слышалась перебранка:

- Партизаны, сдавайтесь! Вы окружены! Мы сохраним вам жизнь, если выдадите русского майора и Асю! - кричали немцы.

- Асю вам выдать? Майора русского?! - отвечал Эмиль. - Перуны грумские! Автомата русского не хотите?

Не было сомнений, что кто-то выдал расположение нашего бункера, иначе немцы ночью не решились бы идти в лес. Но и окружив нас тройным кольцом, вооруженные карабинами, они все равно боялись и стреляли наугад, издали.

Мы подошли к просеке. Нужно было выходить из окружения. Эмиль медленно спускался с горы, не переставая ругаться во весь голос. Вокруг был высокий кустарник, и невдалеке, сбегая по камням, шумел ручей.

- Юрек, спасай рацию! - приказал майор. - Ася, за мной! - И первым выбежал на полянку.

Я видела, как навстречу ему с противоположной стороны сверкнул огонь выстрела. Мы побежали вслед за майором. Стреляли, падали, опять бежали. Мне же было приказано стрелять только в случае крайней необходимости. Как в тумане, бежала я за всеми, вместе со всеми падала и не заметила, как отстала от товарищей Меня вдруг поразила необычная тишина. Я проползла немного, спряталась за деревом. И сразу увидела группу немцев, идущих прямо на меня. Их было человек восемь. Они шли, громко разговаривая. Эта минута осталась в памяти на всю жизнь. Медленно взвела я курок, приставила револьвер к виску.

Как жалко, что нет со мной гранаты! Я напряженно смотрела, как они приближаются, и крепче прижимала дуло револьвера к виску. Все ближе... Совсем рядом. Я спустила курок...

Не знаю... И сейчас не знаю, почему не произошло выстрела... Почувствовала, что очень ослабли и дрожали руки...

Не дойдя до меня трех шагов, немцы свернули в сторону.

Долго сидела я, оглядываясь кругом и боясь двинуться с места. Мне было страшно. Опять одна в незнакомом лесу. Припоминаю, что где-то недалеко, на опушке, должны быть два дома. В одном живет Генрик, в другом - предатель. Где же эти дома?

Я знаю, что сижу очень долго, но не могу встать. Мерзну, прижимаюсь к стволу дерева и не трогаюсь с места. А время идет. Взошла луна.

И я увидела, что лес в этом месте редкий. Я сижу на склоне оврага. Большим усилием воли заставляю себя пошевелиться, но встать не могу. Замерзла так, что не чувствую ног. Начинаю передвигаться ползком, перекатываюсь от дерева к дереву, спускаюсь в овраг, потом поднимаюсь на гору. Тропинок нет, и я иду напрямик. Ноги в сапогах скользят на обледеневших выступах, руками хватаюсь за землю. Ветер треплет юбку и жакетик, срывает платок с головы, и кажется, что совсем по-чужому, не как в наших лесах, зловеще шумят верхушки деревьев. Я боюсь, что рассвет застанет меня в лесу, и поэтому все иду, иду вперед, вверх. Рукам больно от колючего снега. Движения не согревают. Я дрожу от холода.

Вот и вершина горы. Прямо передо мной, на небе, огромное багровое зарево.

"Наши! - думаю я. - Наши идут! Они уже близко!.."