Варлен Стронгин - Савелий Крамаров. Cын врага народа

— Правда? — не верит своим глазам Савелий.

— Истинный крест, — говорит старушка, — я с утра стою. Все поняла!

Кинорежиссер идет вдоль оцепления и вдруг останавливает свой взгляд на Савелии:

— Молодой человек, идите ко мне.

— Я?! — поражается Савелий. — Зачем?!

— Вы, вы, перешагните веревку и ступайте за мной, — почему-то улыбается режиссер, обнимает Савелия за плечи. — Вы можете сыграть удивление, испуг?

— Не знаю, — откровенно признается Савелий, — но вообще-то испугаться могу. Когда страшно.

— Сейчас будет страшно, — опять улыбается режиссер. — Когда машина наедет на женщину, то вы изобразите на лице испуг. Сможете?

— Постараюсь, — обещает Савелий, озирается вокруг и думает: «Вот подфартило! С живыми артистами стою! И сам вроде как артист!»

— Отойдите сюда! — показывает режиссер Савелию место невдалеке от женщины в очках. — Дубль пятый!

Женщина потирает ушибленное место и говорит в воздух:

— Надоело! Чего доброго, сломают ногу!

Савелию уже становится страшно, а когда машина наезжает на женщину, он открывает рот и выпучивает глаза.

— Коля! — кричит режиссер кинооператору. — Возьми глаза этого парня! И быстрее!

Кинооператор разворачивает свой аппарат в сторону Савелия, отчего у него еще шире раскрывается рот. Работает секунд десять, которые показались Савелию прекрасной вечностью. После эпизода режиссер снова обнимает Савелия за плечи и ведет к ограждению.

— Не всякому артисту сразу удается сыграть в эпизоде. У вас отличная фактура! Вы об этом знаете? — улыбнулся режиссер.

— Нет, — чистосердечно вымолвил Савелий.

— А зря. Теперь знайте! — заключает режиссер и показывает Савелию, что съемка для него закончилась, — Перелезайте за ограждение. Всего вам хорошего, юноша!

— Спасибо, — благодарит Савелий режиссера, но не успевает перелезть за веревку, как его останавливает лысый маленький человечек и говорит писклявым голосом:

— Получите, юноша, — и протягивает Савелию трояк.

— Мне? За что? — удивляется Савелий.

— За работу! — пищит человечек. — Распишитесь в ведомости и вот здесь поставьте вашу фамилию.

Савелий чинно расписывается, где ему показали.

— Не разберу фамилии, — опять пищит человечек.

— Савелий Крамаров, — объясняет Савелий.

— Первый раз слышу! — вскидывает брови человечек и семенит к группе актеров.

Савелий хотел ему сказать, что у каждого человека в жизни что-то бывает в первый раз и в этом нет ничего предосудительного.

Савелий возвращается на свое прежнее место. Старушка глядит на него с подозрением и искоса.

— Ты, оказывается, артист. А мне почему не признался? Почему разыгрывал меня, старую, мол, что здесь происходит? Все вы, артисты, такие! Дураков из нас делаете!

Савелий ничего не ответил ей. Ему было приятно, что его приняли за настоящего артиста. Но он решил пока не рассказывать о случившемся никому, даже родственникам. До тех пор, пока фильм не выйдет на экраны. Савелий дождался конца съемок и подошел к артисту, игравшему шпиона. Артист оказался на редкость доброжелательным человеком, рассказал Савелию о фильме, о строгом режиссере и о том, что счастлив сниматься в кино, которое может прибавить ему популярности на эстраде.

— А как называется фильм? — спросил Савелий.

— Какое это имеет значение? — удивился артист.

— Чтобы посмотреть, когда выйдет, — сказал Савелий.

— А! — понял его артист. — У фильма пока условно название: «Враг не пройдет!»

Они расстались у остановки автобуса.

Возбужденный, радостный Савелий не замечал времени, которое он простоял на остановке в ожидании своего автобуса. Ночью, во сне, он летал, парил над лесным институтом, над лесами, которые он полюбил, и настолько, что, находясь на практике, вызывал удивление сокурсников.

— Смотрите, шишки! — говорил он им, словно увидел чудо, и лицо его озарялось светом радости.

— Ну и что? — пренебрежительно замечали сокурсники. — Обыкновенные шишки!

Один месяц сменял другой, прошел год, но фильм с участием Савелия не появлялся на экранах. Фильмы о шпионах выходили, но другие, без участия Савелия. Савелий думал, что, возможно, изменили название кинокартины или она не получилась. Он слышал, что такое бывает. Неожиданно ему позвонила Наташа Сиротина.

— Привет, Савелий. Как делишки? — заворковала она. — Ты знаешь, я видела тебя на просмотре нового фильма! Здорово! И очень смешно! Жаль только, что мало показали!

— А как называется фильм?! — обрадовался Савелий.

— Не помню. Я была пьяная! В дупель! — вульгарно и панибратски произнесла Наташа. — Когда встретимся, Савчик?

— Я занят! — серьезно ответил он, вспомнив унижения, которые ему пришлось пережить из-за этой девушки, и теперь не испытывая к ней никаких чувств.

— Ты разлюбил меня, Савчик? — изобразила она обиду.

— Я очень занят! — повторил Савелий, душу которого буквально распирала радость от того, что фильм с его участием наконец-то выйдет на экраны, что он, пусть в самой малой мере, но все-таки стал артистом, о чем мечтала, во что верила мама.

Из лесотехнического в ГИТИС

Савелий шел по тропинке, проложенной в подмосковном лесу, и любовался деревьями. Один из преподавателей института объяснял студентам, что все произрастающее на земле, все реки, моря и океаны, все холмы, возвышенности и горы являются, как и люди, созданием природы. Потом подчеркнул: «Как и люди». И Савелию показалось, что деревья буквально оживают на его глазах, глядят на него и разговаривают между собой, покачивая ветвями, а иные молчат, о чем-то задумавшись или отдыхая. Ему захотелось дать им человеческие имена. Тонкую и шальную, качающуюся в разные стороны березку назвать Наташей. «Не стоит, — подумав, решил Савелий, — у этой березки только внешнее сходство с девушкой, и, возможно, это деревце жило совсем другой жизнью, чем она. Родилось тонким и слабым и пытается, как может, противостоять ветрам, дождям, зимней стуже и метелям. Окруженное высокими и крепкими деревьями, ушедшими корнями глубоко в землю и сосущими из нее массу влаги, оно все-таки борется за свое существование на земле и, наперекор судьбе, выстояло, заняло в лесу скромное место, но свое, качается, даже от легкого ветерка, но не сдается». Савелий подумал, что судьба этой березки больше похожа на его жизнь, чем на Наташину, и, наверное, деревья дали ей свое имя, но отнюдь не презренное, вроде «дочери врага народа», и не жалостливое, подобное «сиротинушке», а достойное ее, пусть ничего особенного пока не совершившей в жизни, но достойное. Какое — он не мог решить, вспоминая слова дяди Лео при выборе института: «Ты хочешь поступить в юридический, Савелий, хочешь жить, как просит душа, а сейчас тебе надо не жить, а выжить». Савелий тогда внутренне не согласился с дядей, но не стал спорить с ним, с тетей, с другими родными, которые поддержали мысль дяди Лео. Он зависел от них, спасающих его от голода, который он испытывал, особенно когда задерживался в институте и не мог поспеть на обед к родным. У него в кармане лежала бумажка, истертая, легкая, как пушинка, но он чувствовал на душе ее тяжесть, поскольку на ней был график, очередность его обедов у родственников, его давила невозможность нарушить его, потому что каждая семья в определенный день готовила еду в расчете на Савелия. Он пару раз ошибся, не заглянув в график и приехав не туда, куда требовалось, а однажды сделал это умышленно, поскольку находился рядом с дядей, но не с тем, у кого предстояло обедать в этот день. Родственник не отказал ему в приеме, но посмотрел на него сначала удивленно, а потом — хмуро.