Александр Жаренов - Братство фронтовое

Здесь политработники, прибывшие с учебы, из госпиталей, получали назначение в боевые части. Центральное помещение монастыря было оборудовано под клуб. Вместе с другими политработниками с большим вниманием прослушал доклад о международном положении.

- Я понимаю вас, товарищи, - говорил докладчик, - открытие второго фронта волнует вас всех. Но второй фронт есть второй фронт, а всю территорию, оккупированную врагом, освобождать все равно придется нам самим.

К Дону подтягивается 8-я итальянская армия. Из Африки прибывают дивизии Роммеля. Немцы перебрасывают войска отовсюду, лишь бы осуществить свои коварные замыслы на Волге. Они еще не извлекли уроков из Московской битвы. Однако впереди их ожидают новые сокрушительные удары...

Нас, прибывших с партийных курсов, направили на разные участки, подсказанные условиями фронта. Я просился в свою часть. Но меня, как и других, назначили туда, где более всего нуждались в пополнении. Я был направлен в 326-ю стрелковую дивизию в 1097-й стрелковый полк.

После недавних боев в районе Жиздры дивизия стояла во втором эшелоне. Она была сформирована ровно год назад - в сентябре 1941 года; участвовала в разгроме немцев под Москвой, в освобождении Калуги, Лихвина, Козельска, Сухиничей, Думиничей, Людинова.

Я прибыл в свой полк в день, когда бойцам и командирам вручали ордена и медали. На груди комиссара полка Федотова, к которому я обратился по прибытии, горит боевой орден Красного Знамени. Назначение получаю во второй стрелковый батальон. Он располагается в землянках, вырытых в скатах балки. Вокруг молодые ели. Штаб батальона обосновался в колхозном доме деревни Аладьино. Войдя в штабную избу, я ощутил едкий запах табака. За столом сидел пожилой худущий капитан. Фуражка сдвинута набок, в зубах трубка, на носу очки, на столе разложены бумаги.

- Здесь штаб второго батальона? - обратился я к капитану.

Он повернул голову и стал разглядывать меня поверх очков.

- Ты что, новый комиссар?

- Новый не новый, а с назначением к вам.

- Очень хорошо, товарищ старший политрук.

Не расставаясь с трубкой, он сгреб бумаги в общую папку, вышел из-за стола. Протянул жилистую руку, отрекомендовался:

- Я начальник штаба Лапин. Садись, комиссар. Шинель и мешок можно сюда, показал он на покрытый дерюгой сундук возле двери. Сложив вещи, я осмотрел избу. За перегородкой хозяйка дома и повар готовили ужин. Закурил, вышел на покосившееся крыльцо. Вдали, на горизонте, красная полоса перекрывалась легкими фиолетовыми мазками облаков.

Докурив папиросу, вернулся в избу. Внутренний облик ее немного изменился. Окна занавешены маскировочной палаткой. На столе керосиновая лампа. Повар расставляет деревянные миски. Хозяйка принесла в блюдце малосольных огурцов. Я снял пилотку. Освежился из рукомойника. В сенях послышался грубоватый голос.

- Вот и комбат, - оживился капитан.

Проскрипели половицы, резко открылась дверь, пригибая голову, шумно вошел высокий молодой богатырь.

- А к нам пополнение прибыло, - выложил Лапин последнюю новость, показывая на меня.

- Я уже слышал, - пробасил комбат. Он шагнул ко мне: - Будем знакомы, Чередников.

Пожимая руку, сразу почувствовал мускулы молотобойца. И не ошибся. Чередников до войны был молотобойцем в Саранске. После пехотного училища его назначили командиром. Так я познакомился с первыми членами новой моей фронтовой семьи.

Утро следующего дня. Комбат Чередников вкратце рассказал о батальоне. По карте показал позиции полка. Он спешил на полевые занятия.

- Ты, комиссар, побудь тут, - просит комбат. - Помоги начальнику штаба. Вместе осмотрите место расположения рот, землянки, увидите, каков порядок в них и вообще на территории. Вечером соберем политруков, командиров, обо всем потолкуем. - Он четко откозырял, пристукнул каблуками и зашагал к ожидавшим его ротам.

С капитаном Лапиным по проторенным пыльным тропам проходим по территории, занимаемой батальоном. Спускаясь к землянкам, капитан на корточках съехал с песчаного косогора вниз, присел на пенек, вытирая вспотевшее лицо и белую с поредевшими волосами голову.

- Давай закурим, - предложил он, набивая трубку табаком.

После перекура продолжили осмотр территории. Заглядываем в одну землянку, в другую, беседуем с дневальными. Свои замечания записываю в блокнот. Вскоре на гнедом верхом прискакал комиссар полка Федотов. Сопровождал его адъютант, молодой сержант.

- Осваиваемся? - обратился ко мне Федотов, спешившись.

- Нужно, товарищ комиссар, - в тон отвечаю ему.

- Правильно делаешь. Подтяни тут кое-кого да и своего начальника штаба, подмигивая, он показывает на капитана Лапина. - Посмотри на него: гимнастерка мятая, ремень затянут слабо, портупея съехала с плеч, на сапогах глина засохла. Ну какой же это пример для бойцов? А пока давай с тобой прогуляемся в поле. Посмотрим, что там делается.

Он вскочил на своего гнедого, мне предложил коня адъютанта. Ему приказал ожидать здесь. Выполняя приказ старшего, робко вскарабкиваюсь на коня. С ездой верхом я мало знаком, а сказать об этом не смею. В детстве гонял вместе с ребятами лошадей из ночного, верхом, без седла управлял лошадью, держась за гриву, похлопывая ее по упругой шее. Но это было давно.

Не успел еще вдеть ноги в стремена, как мой вороной рванул за скачущим по буграм гнедым с лихим наездником-комиссаром. Я инстинктивно ухватился уже не за повод, а, как в детстве, за жесткую гриву и за выступающий передок седла. Ногами вцепился в бока, от чего вороной стал шустрее. Стиснув зубы, закрыв глаза, я еле держался в седле, ветер хлестал мне в лицо. Прошло несколько минут, а я все не мог подладиться к такту скачущего вороного. Гимнастерка взвинтилась, ремень съехал на бок, кобура с наганом то резко бьет по холке коня, отчего он дергается, то по седлу. Какое там подтягивать кого-то, если сам выглядел со стороны, конечно, комично. Но в то время я думал лишь об одном: когда конец мукам верховой езды?

Скачущий впереди на гнедом комиссар оборачивается, что-то кричит. Ничего не понимая, я продолжаю держаться за черную гриву, вцепившись ногами в стременах в бока вороного.

Вот и поле. Бойцы роют окопы. Натянув повод насколько хватило сил, приостанавливаю коня, он пошел шагом. Навстречу мне торопится улыбающийся комбат. Он с любопытством всматривается в позу своего нового комиссара. Мне было не до него. Я, боясь, как бы вороной снова не пустился вскачь, с трудом спешиваюсь. Отдуваясь, поправляю гимнастерку, ремень с наганом, рукавом вытираю потное лицо. Растерянный, с шумом в голове стою, расставив ноги.

- Досталось, комиссар? - сочувственно спрашивает меня комбат, улыбаясь. Вместо ответа я покачал головой и с жадностью закурил.