Борис Ардов - Table-Talks на Ордынке

Вот еще один рассказ М. С. Благоволиной. Дело было в маленьком провинциальном городке. В небольшом доме жила семья — муж, жена и мать жены — теща. Как-то раз женщины отправились в гости, а хозяин остался дома. В одиночестве он опорожнил бутылку водки, впал в веселое расположение духа и решил подшутить над своими дамами. Он выпилил отверстие в середине обеденного стола и прорезал соответствующую дырку в скатерти, потом зарезал кролика и вымазал его кровью свое лицо и голову. После этого он залез под стол и просунул голову в отверстие… В результате создавалось полное впечатление, будто на скатерть брошена окровавленная голова. В этом положении он и дождался прихода своих женщин. Первой в комнату вошла теща и, увидев жуткое зрелище, упала замертво — разрыв сердца. В комнату вбежала жена и тут же выскочила на улицу звать на помощь. Через несколько минут явился участковый… Он вошел в комнату и стал осторожно приближаться к столу. Вот милиционер протянул руки, а шутник в этот момент оскалился и огрызнулся. От испуга упал и участковый, но не замертво — отделался ушибом, ударился головою о батарею отопления… Потом «весельчака» судили, он обвинялся в непреднамеренном убийстве и нанесении тяжких телесных повреждений работнику милиции.

Мария Сергеевна рассказывала об одном московском судье, который в отличие от подавляющего большинства своих коллег мог блеснуть умом, находчивостью и чувством юмора. Как-то слушалось такое дело. Два юнца ограбили квартиру, а указали им ее две девчонки, что жили в том же самом доме. Все четверо попали на скамью подсудимых. Свидетелем по делу выступал дворник. Председательствующий обратился к нему с вопросом:

— Кого из подсудимых вы знаете?

— Эту знаю, — отвечал дворник, — и вот эту… Эта родилась у нас в доме, а эту привезли, когда ей три года было…

— Что можете сказать о подсудимых?

— Так что, гражданин судья, обе — б…. Председательствующий переждал, пока в зале смолкнет смех и сказал:

— Гражданин Иванов, мы вас вызвали сюда, как свидетеля, а не как эксперта…

Судили большую банду, которая грабила загородные магазины. В частности допрашивали свидетельницу, сторожиху. Председательствующий, как обычно, сказал:

— Свидетельница Панкратова, суд предупреждает вас, что за дачу заведомо ложных показаний вы несете ответственность по статье Уголовного кодекса…

— Это за вранье-то? — сказала сторожиха. — Да я, милок, сроду не врала…

— Ну, рассказывайте, как было дело…

— Сижу это я в тамбурчике… Такой у нас тамбурчик перед магазином… Слышу, кто-то в замке снаружи ковыряется… Ну, я и крикнула: «Караул!». А тут дверь открылась и вот этот… Да, вот этот… Как мне гаркнет: «Молчи, старая б…!»

В зале раздался смех, а судья обратился к свидетельнице:

— Гражданка Панкратова, это не существенно… Не обязательно здесь повторять вес, что сказал подсудимый…

— А как же не обязательно?.. Я ведь тебе обещала, что врать не буду… Он как гаркнет: «Молчи, старая б…!»

Опять смех, и опять судья говорит:

— Это слово больше повторять не нужно…

— Как так — не нужно?.. Ведь он мне так и сказал: «Молчи, говорит, старая б….!»

И сбить сторожиху с этой фразы было невозможно. Пришлось объявить перерыв в заседании и долго втолковывать ей, что этот момент в показаниях можно и опустить.

В суде рассматривается дело о разводе. Истец — генерал, ему за шестьдесят, жена — сверстница. Судьиха спрашивает мужа о причине развода.

— Видите ли, — говорит генерал, — мы с ней поженились сорок с лишним лет назад. Я тогда был денщиком у офицера царской армии, а она там же состояла кухаркой. Потом была революция, гражданская война… Я сам стал офицером, учился, закончил военную академию. А она, как была кухаркой, так на этом уровне и осталась. Дети у нас уже взрослые… А мне все время приходиться стесняться ее серости и дикости перед моими друзьями. Прошу суд нас развести. И вот оглашается решение суда.

— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики… развести…

— Как?! — кричит с места генеральша. — Почему?

Судьиха прерывает чтение приговора и назидательно говорит ей:

— Надо рость!

Знаменитый артист, чтец Антон Шварц некоторое время был адвокатом. В одной защитительной речи он говорил:

— …Ну, а теперь обратимся к образованию моего подзащитного. Как сказал поэт — «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…»

Тут судья прервал его репликой:

— Шварц, без куплетов!

Николай Макарович Олейников, как известно, был редактором издававшегося в Ленинграде детского журнала «ЧИЖ» (Чрезвычайно интересный журнал). Но вот подписка на это издание стала падать, а потому ленинградский отдел народного образования решил поддержать «ЧИЖ». На педагогический совет в одну из школ явилась инструкторша из этого отдела и выступила с речью. (При том она была еврейка и говорила с сильным акцентом.)

— Товарищи! Мы все как один должны подписаться на наш ленинградский пионерский журнал «Чиж»… Мы должны призвать всех детей подписываться на наш журнал «Чиж»… Надо объяснить всем родителям, что «Чиж» — наш лучший пионерский журнал… и т. д. и т. п.

После этой дамы слово взял старый (еще с гимназических времен) учитель словесности, но в своей речи он допустил оговорку прямо по Фрейду:

— Наша гостья из отдела образования совершенно права. Мы все должны подписаться на этот наш ленинградский журнал «Жид»…

Директор школы, в которой в свое время учился режиссер Евгений Рубенович Симонов так говорил своим ученикам:

— Сегодня ты парту ножом режешь, завтра воровать пойдешь. И кто из тебя вырастет? Троцкист-зиновьевец — убийца Кирова!..

В начале тридцатых годов в Ленинграде жил в жуткой коммунальной квартире, буквально погибая от унижений и нищеты, глубокий старик — родной сын М. Е. Салтыкова-Щедрина. Как известно писатель этот ценился и цитировался самим Сталиным, и вот несчастный старик решился написать вождю письмо с просьбой о помощи. Каким-то непостижимым образом это письмо дошло до адресата, и всесильный тиран собственноручно начертал на нем резолюцию: «т. Медведю. Прошу помочь».

Затем письмо было доставлено в печально известный серый дом на Литейном, а Медведь, как известно, возглавлял ленинградское НКВД вплоть до убийства Кирова. Получив бумагу с собственноручной резолюцией Сталина, Медведь разом нажал на все кнопки стоящего перед ним аппарата — вызвал к себе начальников всех отделов. Через минуту из коридора послышался топот сапог, а через две кабинет Медведя наполнился сотрудниками. Дальше хозяин кабинета произнес матерный монолог, смысл которого можно передать примерно так: