Тони Клифф - Сталин. Красный «царь» (сборник)

Политический смысл развертывавшейся борьбы затемнялся для многих тем обстоятельством, что руководители всех трех группировок, левой, центра и правой, принадлежали к одному и тому же кремлевскому штабу, Политбюро: поверхностным умам казалось, что дело идет просто о личном соперничестве, о борьбе за «наследство» Ленина. Но в условиях железной диктатуры социальные антагонизмы и не могли, в сущности, проявиться на первых порах иначе, как через учреждения правящей партии. Многие термидорианцы вышли в свое время из среды якобинцев, к которым примыкал в юные годы и Бонапарт; из числа бывших якобинцев первый консул и император французов набирал впоследствии своих вернейших слуг. Времена меняются, и якобинцы меняются вместе с ними, в том числе и якобинцы XX века.

Из Политбюро эпохи Ленина сохранился ныне один Сталин: два члена, Зиновьев и Каменев, ближайшие сотрудники Ленина в течение долгих лет эмиграции, отбывают десятилетнее тюремное заключение за преступление, которого они никогда не совершали; три других члена, Рыков, Бухарин и Томский, совершенно отстранены от руководства, но в награду за смирение занимают второстепенные посты; наконец, автор этих строк находится в эмиграции. Под опалой состоит и вдова Ленина, Крупская, не сумевшая, несмотря на все усилия, до конца приспособиться к Термидору.

Члены нынешнего Политбюро занимали в истории большевистской партии второстепенные места. Если б кто-либо предсказал в первые годы революции их будущее восхождение, они удивились бы этому первые, и в их удивлении не было бы ложной скромности. Тем беспощаднее действует ныне правило, согласно которому Политбюро всегда право, и, во всяком случае, никто не может быть правым против Политбюро. Но и само Политбюро не может быть право против Сталина, который не может ошибаться и, следовательно, быть правым против себя самого.

Требование партийной демократии являлось все время столь же настойчивым, сколь и безнадежным лозунгом всех оппозиционных группировок. Известная нам платформа левой оппозиции требовала в 1927 г., чтобы в уголовный кодекс введена была специальная «статья, карающая как тяжкое государственное преступление всякое прямое или замаскированное гонение на рабочего за критику…». Взамен этого в уголовном кодексе найдена была статья против самой оппозиции.

От партийной демократии остались одни воспоминания в памяти старшего поколения. Вместе с ней отошла в прошлое демократия советов, профессиональных союзов, кооперативов, культурных и спортивных организаций. Над всем и всеми неограниченно господствует иерархия партийных секретарей. Режим получил «тоталитарный» характер за несколько лет до того, как из Германии пришло это слово. «С помощью деморализующих методов, превращающих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человеческое достоинство, – писал Раковский в 1928 г., – верхушка успела превратиться в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою класс и партию». С того времени, как писались эти негодующие строки, вырождение режима зашло еще неизмеримо дальше. ГПУ стало решающим фактором во внутренней жизни партии. Если Молотов в марте 1936 года мог похвалиться перед французским журналистом тем, что правящая партия не знает больше борьбы фракций, то лишь благодаря тому, что разногласия разрешаются ныне в порядке автоматического вмешательства политической полиции. Старая большевистская партия мертва, и никакие силы не воскресят ее.

Параллельно с политическим вырождением партии шло моральное загнивание бесконтрольного аппарата. Слово «совбур» – советский буржуа – в применении к привилегированному сановнику очень рано вошло в рабочий словарь. С переходом к нэпу буржуазные тенденции получили более обильную почву. На XI съезде партии, в марте 1922 г., Ленин предостерегал от опасностей перерождения правящего слоя. Случалось не раз в истории, говорил он, что победитель перенимал культуру побежденного, если последний стоял на более высоком уровне. Культура русской буржуазии и бюрократии была, правда, мизерна. Но, увы, новый правящий слой пасует нередко и перед этой культурой. «4700 ответственных коммунистов» в Москве руководят государственной машиной. «Кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтоб можно было сказать, что коммунисты ведут…». На дальнейших съездах Ленину выступать уже не пришлось. Но все его мысли в последние месяцы активной жизни были направлены на то, чтоб предостеречь и вооружить рабочих против гнета, произвола и загниванья бюрократии. Между тем ему дано было наблюдать только первые проявления болезни.

Х. Раковский, бывший председатель Совета народных комиссаров Украины, позже – советский посол в Лондоне и Париже, находясь уже в ссылке, разослал в 1928 г. друзьям небольшое исследование о советской бюрократии, которое мы цитировали выше несколько раз, ибо оно и сейчас еще остается лучшим из всего, что написано по этому вопросу. «В представлениях Ленина и во всех наших представлениях, – пишет Раковский, – задача партийного руководства заключалась именно в том, чтобы предохранить и партию и рабочий класс от разлагающего действия привилегий, преимуществ и поблажек, присущих власти, от сближения ее с остатками старого дворянства и мещанства, от развращающего влияния нэпа, от соблазнов буржуазных нравов и их идеологии… Нужно сказать откровенно, отчетливо и громко, что эту свою задачу партийный аппарат не выполнил, что в этой своей двойной охранительной и воспитательной роли он проявил полную неспособность, он провалился, он обанкротился».

Правда, сломленный бюрократической репрессией, сам Раковский отрекся впоследствии от своих критических суждений. Но и семидесятилетний Галилей в тисках святейшей инквизиции увидел себя вынужденным отречься от системы Коперника, что не помешало все-таки земле вращаться и далее. Покаянию шестидесятилетнего Раковского мы не верим, ибо сам он не раз давал уничтожающий анализ таких покаяний. Что касается его политической критики, то она нашла в фактах объективного развития гораздо более надежную опору, чем в субъективной стойкости ее автора.

Завоевание власти меняет не только отношение пролетариата к другим классам, но и его собственную внутреннюю структуру. Властвование становится специальностью определенной социальной группировки, которая стремится с тем большим нетерпением разрешить свой собственный «социальный вопрос», чем более высокого мнения она о своей миссии. «В пролетарском государстве, где капиталистическое накопление не позволено для членов правящей партии, дифференциация является сначала функциональной, но потом превращается в социальную. Я не говорю – классовую, а социальную…». Раковский поясняет: «социальное положение коммуниста, который имеет в своем распоряжении автомобиль, хорошую квартиру, регулярный отпуск и получает партийный максимум, отличается от положения коммуниста, работающего в угольных шахтах, где он получает от 50 до 60 рублей в месяц».