Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

«Он мыл себе грудь; голова его была почти полностью выбрита, что чрезвычайно меня занимало, ибо десятки раз я слышал что в «Гамлете» при появлении призрака отца видно было, как волосы на его голове вставали дыбом».

К счастью, актер вслед за тем достаточно театрально задрапировался в плащ, что помогло Александру забыть предшествующую тривиальную сцену. Тальма ничего не стоило устроить им две контрамарки: в качестве акционера театра он имел на это право. Адольф представляет Александра как сына Генерала. Тальма смутно вспоминает отца и протягивает сыну руку. «У меня было страшное искушение поцеловать ему руку». Но он не осмелился. Этот приступ скромности, без сомнения, помешал Тальма спросить его, что же он такое драгоценное прижимает к своему сердцу.

От Тальма друзья отправляются в «Амбигю», Адольф вхож и туда по рекомендации мадемуазель Левек, «известной мелодраматической актрисы, участвующей в управлении театром»[28]. Неизвестно, поцеловал ли Александр руку ей, но она отказалась даже послушать, как он прочтет свою рукопись:

«В настоящий момент мы ставим две пьесы Пиксерекура, мы переполнены пьесами».

Обескураженный Александр оставляет «Айвенго» Адольфу на всякий случай и идет прогуляться, чтобы поразмышлять. Неутомимый ходок, Александр за полдня прошагал по всем обязательным туристическим маршрутам провинциала в Париже: Музей, Нотр-Дам, Ботанический и Люксембургский сад. Свидание с Адольфом было назначено на семь вечера в кафе «дю Руа», где собирались в основном писатели. Пришел он гораздо раньше назначенного срока, сел, заказал то, что, по его мнению, должно было стоить дешевле всего, а именно стакан водки, которую он в жизни не пробовал. Какой-то завсегдатай, судя по тому, что он ничего не заказывал, поднимается и идет к нему. Это совершенно не узнаваемый, жалкий и голодный Огюст Лафарж выпрашивает у него выпивку. Александр щедро отдает ему свой собственный стакан. Алкоголь несколько проясняет рассудок Лафаржа, типичного парижского пересмешника. Жуи — большой поэт, но только для провинциалов, и, кстати, он только подписывает то, что пишут за него его «негры». Тальма обрюзг. Не лучшего мнения Лафарж и о присутствующих в кафе современных авторах Теалоне или Фердинанде Лангле, например. Александр тяжело воспринимает поношение тех, кем он восхищается. К счастью, наконец является Адольф, быстрее в театр!

В «Сулле» есть некоторые аналогии с историей жизни Наполеона, и Тальма пользуется своим физическим сходством с императором. «Как только Тальма вышел на сцену, я испустил крик удивления. О, да! То была та самая мрачная маска человека, которого я видел проезжающим в экипаже, с головой, склоненной на грудь, за неделю до Линьи, а потом — на следующий день после Ватерлоо». Чисто литературные достоинства обеспечивают пьесе успех. В тот период активно действующей цензуры либеральная оппозиция, то есть конгломерат бонапартистов, весьма умеренных республиканцев и орлеанистов, устраивала овации при малейшем антибурбонском намеке. Александр же глаз не отводил от Тальма.

Когда занавес опустился, Адольф повел Александра в ложу к Тальма, переполненную толпящимися знаменитостями дня. Здесь были Казимир Делавинь, Люсьен Арно, Суме, Непомюсен Лемерсье, Дельрьё, Вьенне и Жуи, второй триумфатор. Весьма непринужденно Адольф пролагает себе путь к Тальма, чтобы его поблагодарить. Александр следует за ним, готовый сыграть свою роль отсталого подростка, ранимого, неловкого, наивного, потрясенного. Подобная степень восхищения не могла не растрогать Тальма, пусть юноша приходит еще, он закажет места.

«— Невозможно! Я должен вернуться в провинцию.

— Что же вы делаете в провинции?

— Стыдно сказать, я клерк у нотариуса…

И я глубоко вздохнул.

— Ба! — сказал Тальма. — По этому поводу не следует отчаиваться! Корнель был клерком у прокурора! Господа, позвольте представить вам будущего Корнеля».

И Александр еле выговорил:

«— Коснитесь моего лба, — говорю я Тальма, — это принесет мне счастье!

Тальма кладет мне руку на голову.

— Да будет так! — говорит он. — Именем Шекспира, Корнеля и Шиллера крещается раб божий Александр Дюма!»

Второй раз Александр промашки не допускает. Преодолев свою болезненную застенчивость, он хватает руку Тальма и осмеливается ее поцеловать. Актер, посмеиваясь, отбирает руку, полно, полно, «этот юноша полон энтузиазма, из него что-то обязательно получится».

На площади Пале-Рояль Александр и Адольф расстаются. Время за полночь, темно, пустынно. Александр не может сориентироваться, он не спокоен. В Виллер-Котре он слышал множество ужасных историй о ночных опасностях Парижа. И было чего бояться! Подсчитали, что так называемые опасные классы — безработные рабочие, снявшиеся с мест сельские жители без крова и без средств — составляли большинство среди сорока тысяч мошенников, пятнадцати тысяч мелких правонарушителей, десяти тысяч воров-домушников и сорока тысяч проституток, которые насчитывались тогда в столице[29]. Поэтому, увидев фиакр, Александр немедленно им воспользовался и попросил отвезти себя на улицу Вьё-Огюстен. Извозчик как будто удивился, но поскольку наш буржуа был абсолютно уверен, что его нужно отвезти именно туда, он щелкнул кнутом. Через двадцать секунд Александр был на месте и должен был, согласно ночному тарифу, заплатить пятьдесят су.

Обратная дорога в Крепи-ан-Валуа в точности повторяла обстоятельства путешествия в Париж. Александр весел, он уверен, что вернется в Париж, и, возможно, очень скоро. Адольф обещал, что добьется места для него в конторе у банкира Лаффита. В среду, сразу после обеда Пайе и Александр были на месте с добычей из двух кроликов и шести куропаток. У них еще осталось двадцать су, и они подали милостыню нищему. Однако красота жеста не рассеяла некоторого беспокойства, которое испытывал Александр. И он беспокоился не напрасно: мэтр Лефевр возвратился домой накануне. Вечером, после ужина, приняв величественный вид, он дает своему рассыльному потрясающий урок механики: «Чтобы какая бы то ни было машина функционировала регулярно, нельзя допустить остановки даже самого маленького колесика». Это простое предупреждение Александр расценил как окончательное решение. Хорошенько все взвесив, он счел, что сжег свои корабли, что теперь ни один нотариус в округе не примет его на службу, и ему остается только поискать счастья в Париже.

На следующий день он возвращается в Виллер-Котре. Что ждет его? Может, Господь поможет ему, и Лаффиту срочно понадобятся его услуги. А если нет, какой позор! Что подумает о нем мать?! По мере приближения к табачной лавочке шаги его все замедляются. Пирам же, напротив, со всех ног кидается в дом. Предупрежденная собакой, Мари-Луиза встречает его у порога. Счастливая, взволнованная. Александр не оставляет ей времени задать вопросы: просто сейчас в конторе нет работы, и он взял отпуск на несколько дней. Мари-Луиза воспринимает версию скептически. К счастью, Пирам производит отвлекающий маневр. По поводу Пирама надо сказать, что, если Буду, мастер по ловле птиц, весьма напоминал Гаргантюа, то Пирам был Пантагрюэлем среди собак. Едва вернувшись в родной город, он тут же принялся бродить вокруг лавки соседа-мясника. Телячье легкое на крюке привлекло его внимание, и он подпрыгнул, чтобы его сорвать, но зацепился за тот же крюк и повис. Александр снял с крючка эту собаку-рыбу с совершенно окровавленной мордой.