Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан

– Эй ты! Ты не умеешь плясать русского! Для этого надо быть русской! А ты умеешь только трясти своими телесами, похотливая стерва!

Я слегка оторопела, но потом быстро нашлась:

– A ti svinja!

– Замолчи, сука!

– Zamolchi sobaka! Korova! – не унималась я, войдя в раж.

Он вдруг захохотал и, подлетев ко мне, начал осыпать поцелуями. Потом внезапно выпрямился и, словно опомнившись, снова бросил мне:

– Сука ты!

Потом подлетел к столу и в мгновение ока сдернул скатерть так, что все блюда с едой, бутылки, посуда и приборы посыпались на пол. Все стояли остолбеневшие. Мне было странно видеть, что даже его друзья, привыкшие, казалось, ко всему, были повергнуты в шок. Не знаю, что на меня нашло в этот вечер, но я решила показать Сергею, как выглядит со стороны его поведение. Бешеная ярость медленно забурлила где-то глубоко внутри меня и медленно начала прорываться наружу. Пока все бросились поднимать тарелки и ставить их на стол, я неспешно опустилась на колени, и, не сводя глаз с Сергея, ухватила большое фарфоровое блюдо. Он стоял и удовлетворенно обводил взглядом результаты своей работы, как вдруг рядом с его ухом пролетел какой-то увесистый предмет. Он удивленно обернулся – я запустила в него фарфоровым блюдом, разбившимся с оглушительным звоном. Происходящее потом я помню смутно. Со мною сделалась истерика и я, уже помимо своей воли, кидала и швыряла в воздух все, что могла схватить на полу – графины, салатники, ножи, бокалы. Мэри пыталась унять меня, но я отмахивалась и брыкалась. Внезапно Сергей закричал:

– Доктора, доктора! Изадора больна!

Краем глаза я увидела, как в комнату вошли управляющий и портье. Сергей не унимался и требовал для меня врача. Вскоре пришел доктор и сделал мне укол.

Я помню, как лежала уже в спальне, а Сергей ходил вокруг меня и что-то кричал, спорил о чем-то с Мэри. Они то запирали, то отпирали двери, поминутно сопровождая свои действия оглушительными воплями. Я умоляла оставить меня в покое. У меня кружилась голова. Но Сергей не мог успокоиться:

– Не спи, старая дрянь! Вставай!

– Sergej, pozhalista! Ja hotet spat’! Pozhalista! Isadora bolet’!

Наконец, он угомонился и ушел в комнату, где оставались его друзья. Я уснула. Под утро меня разбудил Сергей. Я открыла глаза и увидела прямо перед собой его глаза – они не были синими, они были мутно-серыми и злыми. Он с ненавистью глядел на меня и молчал.

– Sergej, chto ti? Chto ti? – спросила я.

– Ничего, сука! Хватит спать! Вставай! Я хочу шампанского! – он все еще был пьян.

– Sergej, perestan pozhalista! Ja ljubluj tebja!

– Да к черту твою любовь! Зачем она мне?! – злобно закричал он.

– Sergey, ljublju tebja – повторяла я снова и снова. – Angel, moi angel! Ljublju tebja! Ti moja zhizn’! Ti pohozh Patrick! Ti pohozh moj syn! Ljubju tebja!

На мгновение он застыл, а потом прошипел:

– Что Патрик? Кто Патрик? Патрик – ублюдок! Бастард!

У меня что-то оборвалось внутри. Я похолодела. Слезы градом полились из моих глаз, застилая пеленой мой взор. Я молча поднялась с кровати, встала и, помедлив, бросилась вон. Никто не смел оскорблять память моих бедных детей, моих несчастных ангелов! Это уже было слишком! Я не в силах была понять, как он мог такое сказать. Он ведь так любил детей, и своих у него было трое! Он всегда с такой теплотой говорил о них. Как же? Как же он мог? Он же знал, что эта рана – смерть моих малюток – до сих пор не зажила в моем сердце, да и вряд ли когда-нибудь заживет. Нет, всему есть свой предел!

Я вышла из отеля и отправилась в Потсдам. Первым делом мне требовалось выпить – состояние мое оставляло желать лучшего, я была на грани нервного истощения. Все это время я жила в постоянном беспокойстве. Наш союз стал понемногу тяготить меня. Конечно, я видела, что вместе нам сложно ужиться, но и друг без друга мы не могли существовать. Нас тянуло как магнитом. Эту мучительную для обоих любовь никто из нас не решался прервать.

Я отправила Мэри записку, чтобы она собрала потихоньку от Сергея вещи и приехала ко мне. Подруга примчалась незамедлительно. Вместе мы пошли искать отель. Я всю дорогу расспрашивала у нее о Сергее. Мэри сказала, что он разбудил ее рано утром, весь в слезах, и сообщил, что я ушла. Ее слова вновь наполнили мое сердце любовью. Я была тронута. Значит, он раскаивается. Значит, я дорога ему. Значит, он любит меня. Обиды я не забыла, но она уже не так горько саднила душу. Все-таки он был совершенным ребенком! Ему нужно было помочь. Он рос без матери и все время искал любви и заботы. Я давала ему эту любовь и заботу. Я стала ему матерью. Он нуждался во мне – вот почему он всегда возвращался. Маленький непослушный ребенок!

Дрожащими пальцами я набрала телефонный номер отеля и попросила консьержа соединить с моей комнатой.

– Дорогая, дарлинг, прости меня! Я был пьяный. Прости! Я люблю тебя! Если ты уйдешь – я умру! Где ты? – услышала я тут же в трубке, не успев сказать ни слова. Голос его звучал нервно и заискивающе. Внезапно он начал судорожно всхлипывать. Я растаяла.

– Sergej, perestan'! Vzyat’ taxi i priehat’!

– Да-да-да, хорошо, Изадора. Я сейчас приеду, – пролепетал он.

– Sergej, net dengi. Vosmi dengi, – я старалась говорить твердым тоном, давая понять, что все еще обижаюсь на него.

Мэри смотрела на меня как на умалишенную:

– Изадора, ты с ума сошла?! Ты хочешь вернуться к нему?! Изадора, он же сумасшедший, этот мужлан!

– Мэри, но я люблю его! Он просто хочет домой, поэтому и ведет себя так. Ему здесь не нравится. Вот увидишь, мы вернемся в Россию: я буду вести свою школу, Сергей будет писать стихи – мы заживем прекрасной светлой жизнью! По вечерам у нас будут собираться чудесные и интересные люди, мы будем подолгу говорить об искусстве! У нас все будет замечательно!

Подруга недоверчиво глядела на меня. Мы были знакомы с ней больше десяти лет. Я догадывалась, что она думает. Она тоже хорошо меня знала, поэтому не стала снова отговаривать от воссоединения с Сергеем. Вместо этого она задумчиво сказала:

– В Россию? Чтобы поехать в Россию, нужны деньги, Изадора. Разве они у тебя теперь есть?

Со всеми этими попойками мы сильно растратились. Я никогда особо не задумывалась о деньгах – если у меня их не было, мне помогал Зингер или я продавала что-то из своих вещей. Но для поездки в Россию нужны были большие деньги, а выручки от моих выступлений не хватало.

– Ну, я могу продать свой дом на рю де ла Помп… – начала я.

– Изадора, это стоит того? Ты уверена? – резко перебила меня подруга.

Я на секунду задумалась и твердо ответила:

– Да!

Да, для Сергея я готова была на все.

Вскоре он приехал с двумя приятелями. Раздобыл у кого-то в долг четыре тысячи франков. Теперь мы могли отправиться в Париж.

Ужинать решили в цыганском ресторане. Здесь как раз вечером выступал русский цыган, исполнявший романсы царю. В ресторане мы встретили каких-то знакомых Сергея – писателей с женами. Есенин очень им обрадовался и как-то весь встрепенулся, оживился. Мы слушали цыгана, который тоскливо и надрывно пел о чем-то – наверное, о любви. А я молча сидела и думала о нас, о нашей с Есениным любви. Он, конечно, сильно тосковал по родине – этого нельзя было не заметить. Заграница встретила его не совсем дружелюбно. Он был здесь чужим. Мне казалось, что стоит ему вернуться в Россию, и все у нас наладится. Там я смогу ему помочь. Я смогу вылечить его от этой душевной болезни, ведь тому будет способствовать и все его окружение. Там, в Москве, он почти не пил. Там, в Москве, у нас было много удивительных дней, когда мы оставались одни и полностью принадлежали друг другу. Как он был нежен и ласков! Мой ангел!