Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Сразу же началась активная работа по сбору книг и подбору сотрудников. У истоков работы была умная и прогрессивная Софья Петровна Александрова — старая политкаторжанка. Очень мне в первые годы помогала приехавшая из Саратова Валентина Афанасьевна Зверева, преподавательница французского языка. К сожалению, в 1924 году нам пришлось расстаться. Несколько позже пришли на работу преподаватели иностранных языков Галина Семеновна Орловская и Анна Константиновна Хованская. Уборщица, она же курьер, Александра Кирилловна Фомина осталась от Неофилологического института. Мы с нею были дружны, она многие годы проработала в Библиотеке.

Это был очень тяжелый период. Приближалась зима, а помещение так и не было отремонтировано: окна без стекол, пол без паркета, на стенах висела отодранная обивка. Об этом писал К.И.Чуковский: "Была каморка, холодная, промозглая, темная, вся заваленная книжною рухлядью. Книги промерзли насквозь. Стерегла это добро исхудавшая, иззябшая девочка, с распухшими от холода пальцами". Да, так это и было, хотя Корней Иванович, один из первых наших читателей и друзей Библиотеки, несколько сгустил краски.

К счастью, к этому времени у Библиотеки появились первые друзья, энтузиасты, которые хотели помочь, видя, что я одна билась как рыба об лед. Среди первых помощников были преподаватели иностранных языков, мечтавшие о возрождении Неофилологического института. Но были и те, кто считал меня просто фантазеркой. Помог, например, директор Книжной палаты, известный историк книги и библиофил Ф.И.Щелкунов, — сжалившись надо мной, он дал большие стекла для окон. Помню, с какой радостью, как несметное богатство, и с каким трудом носила я тяжелые стекла со Страстной площади в Денежный переулок. Ноябрь, снег, а я иду с этими стеклами пешком, потому что на трамвае надо было ехать с пересадками и очень трудно было войти и выйти. Потом надо было их поднять на пятый этаж, а лифт не работал. А тут новая беда — нет алмаза, чтобы подогнать стекла в рамы, нет постного масла, чтобы сделать замазку. Так я ходила три-четыре раза. Мне был тогда 21 год, и сейчас мне трудно представить, как я могла такую тяжесть носить. Хотя нет! И сейчас бы понесла, если бы нужно было.

В квартире было очень холодно, отопление не работало. На Смоленском рынке выменяла на мамину подушку чугунную круглую печку-буржуйку. Сосед с четвертого этажа помог ее установить в огромном двусветном зале. И вот из трубы печурки, выходящей прямо в окно, течет черная жидкость, дымом наполняется вся комната, но тепла нет. И с печкой замерзали, да и топливо было трудно достать: отопить такой большой двусветный зал нашей печуркой было невозможно. От холода болели руки, мерзли пальцы. Но мы сидели вокруг печки и заполняли карточки на принесенные книги. Изо дня в день становилось все холоднее, голоднее, но обещания мною даны: "Обойдемся без снабжения, все сделаем сами", — жаловаться некому.

Но главные трудности начались, когда мы стали получать книги. Нам приходилось самим переносить их в Библиотеку на руках из Центрального книжного фонда Наркомпроса РСФСР, который находился в знаменитом своей архитектурой доме князя Гагарина на Новинском бульваре, 36 (дом разрушен во время бомбардировок Москвы в начале Отечественной войны). Центральный книжный фонд, куда свозились без разбора книги из национализированных имений аристократии, из домов буржуазии и интеллигенции, был совершенно самостоятельным учреждением и не зависел от Книжной палаты. Тысячи книг были свалены в залах с огромными, очень красивыми печами. Из этого моря книг надо было отобрать нужные для Неофилологической библиотеки. Условия того времени позволяли забирать книги бесплатно. Иностранными книгами интересовались, по сути дела, только мы, другие библиотеки разбирали русские книги. Конечно, вести тщательный отбор книг у нас не было ни сил, ни времени. Работали не покладая рук — нас было два-три сотрудника и несколько энтузиастов — будущих читателей, которые помогали нам отбирать книги и носили их на своих плечах через весь город к нам на пятый этаж.

Новая беда. Всюду мы находили бесконечное количество классиков мировой литературы, книги по истории и философии, о путешествиях, публицистику, научно-популярные и др. Но совершенно не было учебников и учебных пособий по иностранным языкам, не было книг по языкознанию, по методике преподавания иностранных языков.

А как же могла быть открыта Библиотека, которая, как я доказывала, должна была помочь изучать иностранные языки тем, кто их не знает, и преподавать их? А ведь именно такой читатель должен был прийти в Библиотеку в первую очередь! И здесь помогли книги моей мамы. После ее смерти осталась хорошо подобранная библиотека по лингвистике и методике преподавания иностранных языков, которая хранилась в Саратове. Наркомпрос срочно командировал меня в Саратов, и, получив там контейнер, я перевезла эту коллекцию в Москву. Она стала первоосновой будущего уникального фонда по языкознанию и методике преподавания иностранных языков. Таким образом Библиотека сразу пополнилась специальной литературой для преподавателей иностранных языков.

Вместе с книгами мне удалось перевезти в Москву из Саратова и некоторые мамины громоздкие вещи: пианино, на котором с детства играла мама, старинный дубовый буфет, огромный шкаф из орехового дерева, который я уже в 1960-х годах передала в Библиотеку под хранение раритетов, но который бесследно исчез из Библиотеки после моего ухода на пенсию.

К декабрю 1921 года Библиотека уже насчитывала около двух тысяч книг. А начиналось все с мандельштамовского стенного книжного шкафа. Затем появился ореховый шкаф с саратовскими книгами, и в конце концов — новые книжные полки.

Несмотря на тяжелые времена и почти невыносимые условия, работали радостно, жили с перспективой скорого открытия Библиотеки. И вдруг в один из последних декабрьских дней 1921 года неожиданно в Библиотеку нагрянули инспекторы Наркомпроса для ревизии. На пятом этаже двери библиотеки были настежь распахнуты на общую лестницу, так как дым от топившейся "буржуйки" наполнял всю квартиру. В двусветном зале никого не было: сотрудники уже разошлись по домам, а я, заведующая, жившая там же в мансарде, спасалась от дыма, где могла. Инспекторы, обойдя полное дыма помещение, не найдя ни одного человека, увидя такую "беспризорность" Библиотеки, на следующий день подготовили приказ за подписью начальника отдела педагогического образования Главпрофобра Наркомпроса: "Неофилологическую библиотеку как самостоятельную закрыть и передать книжный фонд и оборудование II МГУ, недавно открытому". Решение было принято быстро и категорично, надежды на его отмену было мало. Я спорила, уговаривала. Но Главпрофобр стоял на своем.