Эрве Шаландар - Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса

Подушками они интересуются, я их не интересую. Медсестер не встревожило то, что я вялая, апатичная. Аморфная. Я как будто отсутствую. Я тихо угасаю. Одновременно взбешенная и смирившаяся. Вот уже много долгих часов я не могу нормально дышать.

Я страдаю, я сдаюсь.

Я снова задаю себе тот же вопрос, который постоянно мучил меня в начале этой истории, когда я была замурована в моем теле: почему со мной так плохо обращаются в больнице? Что за абсурд? Какая логика заставляет меня так страдать там, где должны лечить? С тех пор как я вышла из полного паралича, я пережила несколько очень трудных моментов. Но тогда, по крайней мере, у меня была уверенность в том, что эти страдания полезны, что они обязательны на пути к улучшению. Мои успехи, скромные, но драгоценные, подтверждали это. Я была уверена в том, что время напрасных мучений миновало. Что они лишь воспоминания. Но нет… Я обманывала себя. Со мной еще не покончено. Я еще не выбрала квоту моих бессмысленных страданий.

Вот уже много долгих часов я не могу нормально дышать. Я снова задаю себе тот же вопрос, который постоянно мучил меня в начале этой истории: почему со мной так плохо обращаются в больнице? Какая логика заставляет меня так страдать там, где должны лечить?

Кто идет. Медсестра? Нет, санитарка.

Она подметает пол. Я слышу звук покатившегося предмета под кроватью. Она подбирает какой-то предмет.

Я почти без сознания, измучена психически и физически, но тут я соображаю очень быстро:

— Это часть ингалятора! Поэтому он не работает!

Санитарка убирает деталь в карман своего халата.

— Дайте мне, я покажу им!

— Нет уж, я не имею права!

— Тогда скажите им! Прошу вас! Из-за этого ничего не получается.

— Я сообщу.

Она заканчивает работу и уходит. Все чисто, все в порядке. Кроме меня…

Я слышу ее голос в коридоре. Послушали они ее? Ничего не меняется, никто не приходит. Воздуха настолько мало, что у меня такое впечатление, будто мне на голову надели целлофановый мешок. Я кашляю, я задыхаюсь. Это невозможно! Они не могут меня так оставить… Не сейчас. Не сейчас, когда я одна перед лицом отчаяния, как в то время, когда я была в тюрьме моего тела, как во время моих первых сеансов на кресле-каталке. Я боролась, и много, но мои силы, как я теперь понимаю, не безграничны. На этот раз все кончено. Я сдаюсь. Простите. Воздуха больше нет. Я чувствую, что умираю. На этот раз действительно ухожу.

— Мадам Либи! Мадам Либи!

Кто меня зовет? Я едва слышу голос. Это всего лишь тень в тумане.

Это кинезиотерапевт.

Она меня трясет. Я посинела, совершенно посинела.

— Мадам Либи, вы меня слышите?

Она нажимает мне на живот, уходит, возвращается.

Снова зовет меня, опять уходит.

Беспокоится:

— Да где же они все!

Утро подходит к концу. Снова настало время смены персонала. Час, когда нельзя никого звать. А это еще и выходной день.

Я верила, что испытания заканчиваются, но на самом деле мой путь завершен. Я больше не могу. Это никогда не закончится. Удары. Беспочвенные надежды. Испытания. Напрасные усилия. И это не рецидив, это конец.

Кинезиотерапевт ходит предупредить их два или три раза. Почему они ее не слушают? Как они не замечают серьезности ситуации? Наконец начинается движение! Они приходят, торопятся. Их трое или четверо, они легко, словно куклу, поднимают меня с кресла и укладывают на кровать.

Видимо, я постепенно прихожу в себя, потому что замечаю среди пришедших «маленького» врача-реаниматолога. В костюме хирурга он похож на аквалангиста. В руках он держит длинную трубочку, он засовывает ее мне в нос.

— Мадам Либи, вам нужно снова сделать трахеотомию.

Из последних сил я отказываюсь:

— Нет! Я не хочу. Я больше не хочу!

Я в полукоматозном состоянии. Они должны были уже ввести мне что-то, уже усыпить. Сколько их вокруг меня? Мне кажется, будто я различаю или слышу Рэя, и впервые, в первый и, наверное, единственный раз в моей жизни, я говорю ему:

— Уходи.

Силы кончились. Я верила, что мои испытания заканчиваются, но на самом деле мой путь завершен. Я глубоко ощущаю это, чувство ужасное: да, с меня хватит. Правда. Я хочу умереть. Я больше не могу, так дальше невозможно. Я хочу с этим покончить, потому что это никогда не закончится. Удары. Беспочвенные надежды. Испытания. Напрасные усилия. Мне так хотелось, чтобы у меня все получилось. Я так хотела, чтобы все были счастливы. И это не рецидив, это куда страшнее: это конец. И все из-за чего? Из-за невнимания, из-за такой ерунды. Судьба? Что сделаешь против судьбы? Я не могу, я не хочу больше бороться. Я все отдала, честное слово, но на большее я не способна. Я верила, что перенесенные страдания уйдут в прошлое, но нет. Все страдания, которые я накопила с середины июля, по-прежнему здесь, они погребены во мне. И в это мгновение все мучения воскресают и смешиваются: очищение пазух, испытание соском, испытания креслом, испытание столом. Они снова обрушиваются на меня все сразу, чтобы добить. Прикончить последним ударом.

Мне снова разрезают шею. Я чувствую скальпель, который скользит по коже. Боль острая, но говорить я не могу. Я чувствую, что возвращаюсь назад, в ту самую «кому», во время которой самые страшные пытки оставляли меня бесстрастной. Это не может начаться сначала! Нельзя! Они хотят снова меня подключить. Нет! Они ничего не поняли. Включить, отключить, снова включить… Стоп! Даже смешно. Они бы лучше отключили меня в июле. Да, те, кто предрекал мой конец, оказались правы. Теперь я их одобряю: бессмысленно упорствовать.

Глава 29. Сопротивление

Япросыпаюсь.

И у меня есть подтверждение тому, что весь этот кошмар был реальностью.

Я снова нема, у меня снова канюля в горле, снова сжата шея, меня держат на поводке трубочки трахеотомии.

Вместо приветствия медсестра сурово выговаривает мне:

— Внимание, мадам Либи, больше не дышите! Нельзя дышать!

Как это — не дышать? Ах да, аппарат искусственной вентиляции легких на месте. Стоило мне с таким трудом учиться дышать самостоятельно, чтобы теперь резко отказаться от этого рефлекса выживания. Я уже говорила, что это абсурдная история.

Одновременно с глубоким унынием меня снова охватывает огромное чувство вины. Я отлично знаю, что оно совершенно неоправданное, но я сержусь на себя за то, что пребываю в таком состоянии. Я сержусь на себя из-за Рэя и Кати. Я представляю их разочарование, то, что они должны были почувствовать, когда узнали о моих последних перипетиях.

Рэй сейчас рядом со мной. Он улыбается мне, гладит меня по руке, по щеке, по волосам. Муж говорит мне, что все будет хорошо, что это был всего лишь несчастный случай, что я должна отдыхать, что меня ждут новые успехи и что эту проклятую машину скоро от меня уберут, в этом нет никаких сомнений.