Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто

Этот рассказ как нельзя лучше иллюстрирует то, как вела себя Эдит, когда дело касалось высоких чувств. Чтобы заниматься искусством, певице требовалась любовь. Любовь являлась для нее «топливом», неиссякаемым источником вдохновения. По всеобщему мнению, она пела действительно хорошо, только когда была влюблена. Ее душа начинала трепетать не от мысли об объекте любви, но от мысли, что может ей подарить любовь. Пиаф всегда была влюблена в саму любовь. С тех пор все ее любовные истории будут развиваться по одному сценарию, состоящему из трех фаз. Сначала «удар молнии», вспыхнувшее чувство, и чем сильнее оно будет, тем больше будет им наслаждаться Эдит. На втором этапе, чтобы раздуть огонь страсти, вспыхнувший во время первой встречи, певица будет обожествлять любимого, изо всех сил стараясь развить его художественный потенциал. Когда цель окажется достигнутой, наступит последняя фаза: после того как Пиаф ощутит себя истинным Пигмалионом, ее чувства угаснут, и это приведет к разрыву. Обычно весь этот процесс в общей сложности занимал не более восемнадцати месяцев. «Когда Эдит удавалось извлечь из мужчины все, что она хотела из него извлечь, она просто не знала, что с ним делать дальше, – утверждает Даниель Бонель. – (…) Ей больше нечего было ему сказать, нечему учить. Он больше ее не интересовал»[66].

Монтан будет крайне тяжело переживать разрыв с Пиаф. «Каждый раз, когда я заговаривал с ним об Эдит, у него на глаза наворачивались слезы, – рассказывает композитор Филипп-Жерар. – Он так никогда и не оправился от этого разрыва». Благодаря Эдит Ив нашел свое признание, окончательно убедился в правильности выбранного репертуара. Именно Пиаф помогла любимому начать карьеру актера. И хотя во время войны он уже сумел получить проходную роль в фильме Паньоля, как актер кино Монтан станет известен широкой публике лишь в 1946 году, после того как в свет выйдет лента «Étoile sans lumière» («Звезда без света») Марселя Блистена, где Ив сыграет вместе с Пиаф и Сержем Реджани. Благодаря протекции Блистена друг Пиаф в том же году получит свою первую большую роль в фильме «Portes de la nuit» («Двери ночи») Марселя Карне, он же исполнит саундтрек «Les Feuilles mortes» («Мертвые листья»), который обретет международный успех.

Монтан всегда будет испытывать чувство благодарности к Пиаф, которую он больше никогда не увидит, – мы не говорим о случайных встречах на публике. Однако он никогда не будет поддерживать миф о том, что именно певица дала ему путевку в жизнь. По словам Монтана, она его просто «поддержала». Как Раймон Ассо поддержал десятью годами ранее саму Эдит. «Она меня не “делала”. Она не создавала меня, – будет настаивать артист. – Она просто помогла мне, но главным образом она меня любила, подставила мне плечо, но при этом жестоко ранила меня – с такой подкупающей искренностью, с таким смехом и грацией, что мне потребовалось несколько лет, чтобы излечиться от раны»[67].

Покорение Америки

Как это часто бывало с Пиаф, разрыв с мужчиной стал для нее началом новой эпохи – как в области чувств, так и в профессиональной сфере. Осень 1945 года ознаменовалась тремя судьбоносными встречами. 14 сентября, когда певица вновь вышла на сцену театра «Этуаль», ей аккомпанировал новый пианист – Робер Шовиньи. Этот молодой виртуоз, обнаруженный Мишелем Эмэ в одном из баров на Елисейских полях, очень скоро стал незаменимым. Дело в том, что он был не просто хорошим концертмейстером. Пиаф быстро поняла, что столкнулась со сверходаренным музыкантом, удивительной творческой личностью. Вскоре Робер стал дирижером оркестра Пиаф и аранжировщиком ее песен, что, несомненно, обогатило художественную палитру артистки. Благодаря Шовиньи музыкальная самобытность Пиаф перестала сводиться к одним лишь голосовым данным, она получила оркестровую звучность, что позволило подчеркнуть как силу голоса Эдит, так и все богатство его оттенков.

16 ноября к оркестру присоединился аккордеонист Марк Бонель. Этот музыкант-самоучка уже никогда не покинет Пиаф и с помощью своего искусства создаст совершенно особый климат для выступлений певицы, облачит ее песни в новые одежды. Третьей ключевой фигурой в команде Пиаф стал импресарио Луи Баррье, который приступил к исполнению своих обязанностей 25 ноября. Вплоть до самой смерти Эдит он будет ее доверенным лицом, близким другом. Именно он придаст карьере певицы международный размах.

Конец года Пиаф отпраздновала весьма скромно в одном из парижских кабаре. Со 2 декабря по 5 января 1946 года она выступала в «Клубе Пяти» – новой театральной площадке, открывшейся на улице Фабур-Монмартр, – по приглашению своего друга Мишеля Эмэ, который руководил оркестром этого заведения. Именно здесь однажды вечером ее представили боксеру Марселю Сердану, явившемуся на концерт.

Он напомнит Эдит об этом, когда двумя годами позже они станут любовниками.

В конце февраля 1946 года Эдит уехала в Лозанну, город, который неплохо знала, – здесь она будет петь в течение двух недель в кабаре «Солнечный удар»[68]. Хозяином заведения был не кто иной, как Жан Вилляр, более известный под псевдонимом Жиль, под которым он выступал в чрезвычайно популярном после войны дуэте «Жиль и Жюльен». Став основателем и ведущим «Солнечного удара», Вилляр, тем не менее, не прекратил писать песни. Он считался очень талантливым поэтом и композитором. Всегда искавшая что-то новое для своего репертуара, Пиаф тут же спросила у Жиля, нет ли в его запасах чего-нибудь и для нее. Вилляр предложил композицию «Les Trois Cloches» («Три колокола»), эдакое буколическое произведение, в котором рассказывается история мужчины по имени Жан Франсуа Нико. Как это ни удивительно, певица воодушевилась возможностью исполнить песню с явными фольклорными нотками, которые совершенно не подходили к привычной стилистике ее творчества. Как исполнительница «Elle fréquentait la rue Pigalle» могла петь, не вызывая улыбку, песенку, каждый куплет которой начинался словами: «Деревня в долине…»?

В середине марта Пиаф вернулась из Швейцарии, привезя с собой «Les Trois Cloches». Великая песня, думала она, и никак не могла решиться исполнить ее. «Я всегда хотела включить эту песню в свой репертуар, – скажет Эдит, – я ее “чувствовала”, но по неким необъяснимым причинам не могла спеть одна. Мне казалось, она требует чего-то иного. Но чего? Я затруднялась это сказать»[69].

В этом признании есть то, что роднит всех великих исполнителей, как бы они ни звались: Пиаф, Шевалье или Холлидей, – интуитивное понимание, что для них хорошо, а что – нет. Взяв песню «Les Trois Cloches», Пиаф хотела привнести некие новшества в свое творчество, «разбить изображение», как сказал бы Сушон. Но это было не так просто. Иначе говоря, певица боялась, что ее стремление к изменениям не найдет поддержки у публики. Ведь публика – консервативная по своей природе – всегда жаждет только одного: услышать то, что хорошо знает.