Андрей Кочергин - Как закалялась сталь-2 и 1/2

Так умирающий на берегу большой и неуклюжий карп хлопает мягкими темными губами, не веря, что уже не вернуться назад — в прохладный и темный мир водных глубин. Еще немного и даже обожженный засухой рот перестанет хватать то, без чего нельзя прожить и нескольких минут.

Лишь находясь на краю пропасти, человек боязливо оглядывается и с этой неуютной точки своей жизни до рези в глазах отчетливо видит, что действительно ценно, а что всего лишь фантики от уже съеденных конфет. Звучит цинично и грубо, но чем чаще виден край, тем осмысленнее становится последующая жизнь. Memento mori — так, кажется, по-латыни. Все упирается в способ напоминания.

Как остро не хватает мозгу крови в момент, когда на шее сжимается учебно-боевая петля. Отражение мира слабеет, и остатки сознания вяло пытаются сохранить подобие мыслительного процесса. Картинка плывет, предметы приобретают злобные и глупые очертания, единственное, что удерживает на этой части бытия, — это боль. Дикая боль от нейлонового шнура, разрывающего шею. Кажется, что гортань, все сильнее сжимаемая удавкой, предательски, пискляво хрустнет и ввалится внутрь, не оставив шансов на бесцельное разглядывание календаря с новой датой и наивными фотографиями времен года. Ярость и полное отсутствие права выбора — вот что спасает. Напугайся, удивись боли, замри на секунду, и вот уже голова опустилась в ватную тишину. Всё — каюк. Вот уж хрен — боль! Боль — только она и кровь — по-настоящему, все остальное — выдумки. Если бы не эти две подруги, то скольких вещей нельзя было бы понять. Боль заставляет жить, а кровь и есть жизнь.

Боль вынуждает в безвыходной, казалось бы, ситуации трепетать и бороться за существование. Как гусеница, проткнутая булавкой в момент пионерского ничегонеделания… С мифическим трепетом он преклонялся перед той болью, которая преследует всю жизнь, объясняя, что имеет значение, а что просто дерьмо, попавшее в вентилятор либо добросовестно выработанное темной субстанцией с пафосным, но ничего не означающим именем «интеллект». Что есть наши мысли, по сравнению с нашей кровью?..

…Нет, сначала он не резал глаз. Это был молочно-белый ровный свет, чуть потухающий в одной стороне и тепло мерцающий — в другой.

Повязку сняли, голова была вполне в своих геометрических размерах, что не могло не радовать. Лечение серого вещества и системы его кровоснабжения прошло вполне успешно. Но вот зрение пока не возвращалось.

Через пару дней будут различимы контуры людей — привидений, скользящих по вселенскому туману и никак не желающих принять четкие очертания. Затем эти очертания придут, но начнут игриво ломать изображение на угловатые сектора. «Отсутствие периферического зрения, — сумничает врачиха и добавит: — Да ладно! Молодой, здоровенный — пройдет».

Прошло — не обманула. И всего-то через пару (!) месяцев. А до этого момента переход через улицу оставался невыносимой и унизительно боязливой задачей.

Мерзкое чувство беспомощности — вот что такое потерянное зрение. Остались руки, ноги и все остальное, но все это уже не ваше. Потому что нельзя назвать своим то, что невозможно использовать. Мир становится чужим и темным. Уткнувшись в стену, вдруг понимаешь, что потерялся. Потерялся очень крупный и беспомощный ребенок, бывший когда-то кем-то с весом 100 кг. Непроницаемая темнота превращает человека в муравья, замершего на тротуаре. Сознание сжимается от судорожной животной боязни быть раздавленным скучающим пешеходом по имени Жизнь.

Как много значительных, весомых и таких важных проблем составляют наше существование, как любовно мы обсасываем каждую мелочь нашей жизнедеятельности, как лелеем наши обиды и без тени сомнения утверждаем сами себе, что судьба-скотина не вполне к нам справедлива и более чем некорректна.

Был первый по-настоящему темный период жизни — с жестким, реальным предательством близких и невообразимой грязью. Время, когда, бесцельно передвигаясь по улицам, он с каждым шагом сгибался под тяжестью навалившейся темноты. «Почему именно со мной? Все так глупо и бездарно… Похоже, сопьюсь и сдохну, голодный, под забором». Питер очень мрачный и взрослый город. Город, полный туманов, миазмов и депрессивных флюидов, сочащихся из неопрятных каналов.

Навстречу шел мужчина с суровым непроницаемым лицом, перед собой он катил коляску, в которой сидел молодой парень, инвалид с церебральным параличом. Подросток смотрел на мир большими влажными глазами.

Как от удара током, ноги, потеряв подвижность, вросли в землю, сердце сжалось в горошину. Глядя вслед удаляющейся паре, он отчетливо, невыносимо остро понял, что это и есть настоящее горе. Горе, по сравнению с которым собственная гибель лишь «успокоительное средство», способ бегства от ужаса. Как можно утопать в волнах собственного эгоизма, гадить на все и всех, обвинять, хныкать, благодарно жалеть себя, даже не имея представления о том, что такое настоящее горе? Имея подаренную Богом возможность вздохнуть полной грудью этот удивительный воздух, не заботясь о живой крови, текущей по венам, и видя то, что многие гораздо более достойные люди уже не увидят никогда?!

Человеческая жизнь более чем омерзительна, если она всего лишь любовно оберегаемая частная собственность, источник удовольствий.

И 1/2 Письма нe про любовь

Мы перестаем любить себя, когда перестают любить нас.

Милая девочка, как ты похожаНа сотни таких же, увы.То же смазливое личико,Те же слова, что сказала не ты.Яркие ногти и яркие губы,В глазах — холодок пустоты.Не так уж давно еще в школу ходила,Носила цветные банты.И вот рке мальчики.Крепкое тело и наглость кастрата души.Слова его часто расходятся с делом,Но только не в деле «любви».Пара заученных фраз, как в пароле,Дерзость движения рук.Как хорошо, что без комплексов оба,Без лишних страданий и мук.Бешеный драйв, как картинка из фильма.Силы все отдал и вдруг: —Девочка, слышишь, ты мне надоела,Иди, погуляй где-нибудь…Ты не обиделась.Если бы в первый,А так уж привыкла давно.Сколько же лет ты у жизни отнимешь,Играя в такое кино?..

Бог есть Любовь. И именно о высшем понимании этого слова сказано настолько много, что добавление будет либо натянутым, либо фальшивым. Тут или как Пушкин, или не рисковать. Я же говорю о влюбленности — о том романтическом и тревожно сжимающемся в животе, что будоражит нашу майскую кровь и сводит с ума томными летними ночами.