Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

Павел взял ее за руку, выводя из темного помещения на свет. На протяжении всего длинного пути по пустырям и закоулкам, они делились о всем пережитом с самым сердечным расположением друг к другу.

Екатерина Ивановна — мать Веры, была очень и очень рада, несмотря на такой поздний час, увидеть Павла у себя, да еще со своей дочерью. Короткими словами они обменялись о пережитом отрезке жизни, в котором потеряли друг друга из вида. Павел заторопился к выходу. Провожая его до калитки, Вера попросила, чтобы Павел провожал ее и в последующие дни.

Такие прогулки они повторяли несколько раз, с желанием, и всегда в сопровождении дорогих и приятных воспоминаний.

Последний раз Павел почувствовал, что в отношениях Веры к нему появилось необычное тяготение. Шли они медленнее обычного, почти около самого дома она остановилась и, близко подойдя к нему, проговорила:

— Павел, как было бы хорошо, если бы ты вновь покаялся и стал христианином. Ведь мы могли бы быть намного ближе друг с другом. Ты не подумал об этом?

На сей раз, это возникшее влечение Веры к нему, не ошеломило Павла. Вера была больше христианка, чем девушка, и к ее проявившейся слабости он отнесся с искренним сочувствием, зная, что израненное изменой сердце, так нуждалось в ласке. Во-вторых, он почувствовал, что она не лишена жажды любви, а отсюда — могущие быть слабости, тем более, что они с детства были так близки друг к другу. Поэтому к ней тем более, он был обязан проявить максимум великодушия, но не осудить в своем сердце.

Он взял ее за обе руки и сердечно, по-дружески, ответил:

— Вера! Я много думаю о смысле жизни, думаю мучительно и о своем распутье. Полагаю, что где-то недалеко есть ему конец. Но о нашей близости я должен вот что тебе сказать: прежде всего, наши судьбы разные и, несмотря на мою искреннюю любовь к тебе с самого детства, я хочу сохранить ее такой же возвышенной, какой она была тогда. В твою судьбу я вмешиваться боюсь, хотя я и не имею той детской веры в Бога, но скажу: у твоего Бога с тобою — свои счеты, с Ним ты и решай их. Моя судьба имеет свои пути, и изменять их я не хочу.

Затем, пожав ей горячо руку, отпустил домой.

Глава 8

Жизненно важный вопрос

Душевная тревога у Павла нарастала не по дням, как говорят, а по часам. На факультете начались занятия, и он готовился, усвоив программу, перебираться в Москву, в МГУ-1. Приехавшая комиссия известила студентов о зачислении их на соответствующие курсы в университете. Павел был в числе первых по списку, сокурсники переживали о будущем. Павел волновался тоже, но не об учебе (она проходила у него с неизменным успехом), чему он удивлялся часто сам. Он волновался от внутреннего духовного кризиса.

На одной из очередных лекций читалось о философии Фейербаха. Павел, воспользовавшись паузой, задал лектору такой вопрос:

— Скажите, пожалуйста, в чем смысл человеческой жизни по Фейербаху?

Лектор слегка улыбнулся и ответил Павлу:

— Это вопрос очень пространный, часть его разрешится вами на следующем курсе, а часть будет познаваться вами в самой жизни.

— Нет, может быть вам и можно без волнений отнестись к этому вопросу, ваша жизнь почти прожита, наша же — только начинается. Мы хотим в начале жизни узнать о ее смысле: и не когда-то завтра, а именно — сегодня. Это самый важный вопрос, на который вы должны ответить теперь, чтобы мы могли в начале плавания поставить наши ориентиры в нужном направлении, — возразил Павел.

— Ну что ж, давайте поговорим об этом сегодня. На этот вопрос мы можем получить много ответов.

— Нам как раз они не нужны, нам нужен всего один ответ и безошибочный, — поправил лектора Павел.

Лектор задумался над поправкой Павла и почувствовал, что ответить на вопрос не так-то легко, как он привык отвечать на многие, более конкретные вопросы.

— Я полагаю, что ответ на ваш вопрос даст нам наша современная действительность, а она строится на материалистическом мировоззрении.

— Хорошо, — поддержал Павел, — мысленно мы окинем нашим взором наиболее известные нам материалистические теории. Не находите ли вы, что все они, начиная от Спинозы, а может быть, и раньше, и, включая самую современную, т. е. марксистскую, имеют своею вершиною материальное благополучие?

— Да, конечно, и ничто другое.

— Несколько отвлекаясь, я должен обратить ваше внимание на сущность самого человека, — продолжал Павел, — ведь мы не должны отрицать того, что человек живет не единым хлебом, а — в отличие от животного мира — обладая разумом и сознанием, он живет еще и духовной жизнью, которая находится в тесной связи с материальной. Пусть материализм отрицает мистические, религиозные контуры духовного мира, но мы не можем отрицать тех невидимых влияний, которые действуют на нас извне, и какими каждый из нас воздействует на окружающих.

— Конечно, нет основания отрицать того, что человек — высшее существо, что помимо физического общения друг с другом, он еще осязает окружающее внутренне. Более того, и существующий прогресс подтверждает, что человек живет не только хлебом, — согласился лектор.

— Коли так, нам следует установить очень важную истину, что жизнь поддерживается питанием. А это значит, — сказал Павел, — если мы не накормим тело хлебом, оно умрет. Не живет и тот, кто лишает себя духовной пищи, об этом нам подтверждают тысячи самоубийств. Множество живых трупов в домах умалишенных убеждают нас в том, что духовная пища необходима.

— И с этим можно согласиться, — кивнул лектор.

— Теперь возвратимся к материалистическим теориям и представим себе высокую гору, на вершине которой красуется состояние материального благополучия. По многочисленным тропинкам поднимаются социалисты, утописты — со своей стороны, марксисты со своей и т. д.

— Я понимаю вас, — прервал Павла лектор, — но зачем нам говорить об этом, ведь вершина благополучия так высока, что мы даже ясных контуров не можем представить; будем жить более ясными целями, веря в великое будущее.

— Хм! Позвольте, а чем же мы тогда отличаемся от религиозных людей, стремящихся к Царству Небесному? И если у материализма нет единой, хотя какой-то относительной цели в далеком будущем, то все его разновидности бесцельны. Нет, цель мы не должны разрушать, но с каждой поступью оконтуривать ее яснее. Но я хочу в связи с этим задать другой вопрос: когда мы с вами по этим тропинкам доведем человечество к вершине. А это должно быть, иначе зачем блуждать с самого начала? Какой будет выглядеть тогда действительность?