Виктор Есипов - Четыре жизни Василия Аксенова

С этого момента, как считают авторы, и складывается особость судьбы писателя Василия Аксенова.

В таком вот ключе (от известных авторам фактов биографии – к творчеству и от творчества – вновь к реальным фактам) построена вся книга. Так прослеживается жизненный путь писателя, одного из лидеров литературы шестидесятых годов прошлого века, кумира своего и нескольких следующих поколений, – прослеживается от триумфального вхождения в литературу до последних романов, вызвавших в литературном сообществе далеко не однозначную реакцию.

Аксенов-человек рассматривается авторами с совершенно разных сторон, что видно уже из названий отдельных глав книги: «Стиляга Вася», «Аксенов-блюз», «Аксенов и начальники страны», «Аксенов и богатство», «Аксенов глазами женщин», «Аксенов и его сухой закон», «Василий. Старость вообще и смерть в частности». Но главное, конечно, о чем бы ни шла речь, это Аксенов-писатель. Хотя и то и другое, конечно, тесно переплетено.

Характерный пример такого переплетения – размышления авторов о вхождении Аксенова в литературу, где до него уже вовсю звучали новые звонкие имена на несколько лет опередивших его Анатолия Гладилина, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского, Беллы Ахмадулиной, а заправляла литературным процессом старая гвардия, сталинской еще закалки: «Александр Кабаков: И ничто так не шло к английскому твиду Валентина Петровича (Катаева. – В. Е.), как Золотая Звезда Героя Соцтруда. <…> А с такой Золотой Звездой на твиде бывал не только Катаев, а и Сергей Владимирович Михалков. <…> И вот Вася оказывается среди этих нехудо одетых, но совершенно ему чуждых монстров, богатырей совписа. А с другой стороны – и ровесники Васины не отстают, шлюзы оттепелью открыты <…> Вот, пожалуйста, – Евгений Александрович Евтушенко. В этом случае, конечно, не столько об элегантности следует говорить, сколько об экстравагантности, но экстравагантности первосортной … А Андрей Андреевич Вознесенский! Человек, показавший всему СССР, что такое шейный платок! А Белла Ахмадулина в скромненьком черном платьице, которое вечно в моде и называется маленькое черное платье, в точно таком же платье, как Эдит Пиаф! <…> И тут: здрасьте, я Вася. А что происходит дальше? А дальше Вася становится номер один – ну, или около того – среди них как автор, и Вася становится номер один среди них как стиляга! (выделено мною. – В. Е.). Суть вот в чем: Аксенов может жить только номером первым, он просто сориентирован с молодости на это, он возмещает Казань, нищету, всю эту как бы второсортность сына „врага народа“ – и теперь он номер один».

А вот рассуждение об Аксенове как джазовом писателе – такое определение впервые для меня, если не изменяет память, прозвучало из уст известного джазового музыканта, друга Аксенова, Алексея Козлова, а здесь его подтверждает Александр Кабаков: «А в чем отличие его джазовой литературы от всякой другой, связанной с музыкой? В том, что есть литература о музыке, с музыкой как предметом изображения, а Вася писал джазовую литературу джазовым способом. У него именно джазовая литература, а не о джазе. У него джазовая проза, она звучит особым образом. Это очень существенно».

И тут же забавная история из американской жизни Аксенова, рассказанная Евгением Поповым: «Пришел он как-то в это заведение (джазовый клуб. – В. Е.), а там всё как обычно, только великий Гиллеспи играет. Как на пластинке… Я был очарован этим рассказом, посидели мы, послушали музыку, потом поехали, и Васю мент американский оштрафовал. Вернее, хотел оштрафовать, но не оштрафовал. Он проехал на желтый свет, и мент ему говорит: „На желтый проехали, сэр“. Вася: „Ну, проехал, что ж делать…“ – „Пивком пахнет, – говорит мент, – где пили?“ Ну, Вася говорит, мол, там-то, и называет эту джазовую пивную. „Джаз любите?“ – говорит ему мент и отпускает, представляешь?»

В книге, конечно, не обойдена вниманием печально памятная людям старшего поколения и хорошо известная по выступлениям самого Аксенова и последнему его завершенному роману «Таинственная страсть» встреча Никиты Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле в марте 1963 года. Но есть и эпизоды мало кому известные: недолгое сближение с Борисом Березовским в середине 1990-х годов по поводу создания народного телевидения и некоего Общественного совета, или, десятилетие спустя, беседа в составе писательской группы с будущим президентом Дмитрием Медведевым, или демонстративное посещение заседания суда над Михаилом Ходорковским… Завершает тему отношений Аксенова с «начальниками страны» закономерный итог, подведенный Александром Кабаковым: «Он был абсолютно независим в своих отношениях к властям. Он, в отличие от многих других именитых шестидесятников, хорошо усвоил пушкинское „зависеть от царя, зависеть от народа…“. Он не зависел от царей, внутренне не зависел…»

Заняла свое место и история с неподцензурным альманахом «Метрополь», участником которого был один из авторов книги Евгений Попов. Дело тогда окончилось исключением из Союза писателей его, Попова, и Виктора Ерофеева. В знак протеста против этого (политически мотивированного, как говорится сегодня) исключения Василий Аксенов, Инна Лиснянская и Семен Липкин сами вышли из Союза писателей. И затем Аксенов с женой Майей и с ее семьей выехал на Запад. Все это теперь хорошо известно, но есть и малоизвестные публике детали истории, связанные, в частности, с незабвенным Феликсом Феодосьевичем Кузнецовым, чьей персоне, надо признаться, уделяется неоправданно большое внимание.

Разговаривая об Аксенове-писателе, авторы пытаются выяснить, является ли он, подобно Иосифу Бродскому, «всемирной» величиной или, как Фолкнер для Америки, остается для нас писателем сугубо национальным, русским. И о том, какая из его книг главная: «Ожог» или «Остров Крым»? О каждом из этих романов высказано немало интересных, порою даже неожиданных наблюдений. Например, по поводу первого Александр Кабаков замечает: «“Ожог“ – это очень аксеновский роман. <…> В нем истоки многих его будущих и эхо многих прошлых текстов. Эта книга – водораздел. Заметь, там герой до половины текста пьет запоем – и с половины бросает пить. Но дело в том, что – нечего скрывать – Вася до половины написал „Ожог“, когда еще пил со страшной силой, а потом пить бросил, и пошла уже совсем другая книга, наступила другая его жизнь».

Его дополняет Евгений Попов: «Роман он начал писать после ввода войск СССР и других соцстран в Чехословакию. Шестьдесят восьмой год – конец всех иллюзий, помнишь? После шестьдесят восьмого года верить в коммунизм мог только дурак или подлец. <…> Василий перестал себя сдерживать, как он делал это раньше, беря в расчет цензуру, комсомол, политбюро, КГБ. Это его первый роман наотмашь! Что хочу, то и пишу, понимаешь? И у меня странное ощущение, что он задумывал „Ожог“ как свою последнюю книгу. Выскажусь от души, думал, а дальше – хрен с вами. Бог не выдаст, свинья не съест».