Валентин Бадрак - Стратегии злых гениев

На первый взгляд кажется, что Чингисхан исповедовал воздержанность в сексуальной сфере. Это представление имеет место, по всей видимости, потому, что в жизни мужчин-монголов существовало слишком мало эротических запретов. У Чингисхана не было недостатка в женщинах, и, имея нескольких жен, он почти всегда находился на грани сексуального пресыщения. Согласно повествованию китайского генерала Мэнхуна, кроме многочисленных жен и наложниц, в походе повелителя монголов всегда сопровождал оркестр из семнадцати или восемнадцати красавиц, «весьма искусных в игре». Желая шокировать знатных послов, Чингисхан организовывал празднества с участием множества наложниц, взятых преимущественно из аристократических родов. «Когда наш [китайский] посланник, отправленный на Север, представился их царю, то по окончании церемонии встречи ему велено было сесть пить вино вместе с его женой, царевной Лаймань, и восемью наложницами, которых величали дамами; при всяком угощении и после они также присутствовали. Эти наложницы – ослепительной белизны и красивой наружности; четыре из них суть княгини цзиньские, а четыре другие были женами татар; они весьма красивы и пользуются чрезмерной любовью».

Но правда и то, что все внимание вождя монголов целиком было сосредоточено на власти как цели. Власть в его системе ценностей была намного выше женщин, она символизировала выживание и доступ к любым утехам. Власть была несоизмеримо выше, потому что давала переживания более сильные, чем секс. Например, смерть, причем для множества людей. И хотя историки указывают, что монголы никогда не калечили и не истязали пленных, это не совсем верно. Потому что ставший традиционным во время Чингисхана перелом позвоночника означал не только медленную мучительную смерть врага, но и созерцание беспомощности поверженного. Визуальное насилие и упование властью над живым, но уже безнадежно парализованным человеком, несомненно, имело сакрально-сексуальный оттенок. И религиозный страх перед кровью определенно имел вторичное значение. Что же касается семьи, во многом ее нормальное функционирование было связано с банальным выживанием рода, появлением наследников и продолжателей отцовских традиций. Все эти факторы создали предпосылки для сексуальной активности, которую можно охарактеризовать как нормальную для определенных социально-исторических условий. Но так же верно, что для Чингисхана важно было сознание вседозволенности, и он много раз демонстрировал, что именно он и только он имеет право совершать то, что запрещено всем остальным окружающим. Это было то единственное, чем он стремился овладеть и на что потратил всю жизнь.

Что же касается любви, история не дает иных свидетельств способности Чингисхана любить, кроме привязанности к первой жене. Если исследователи и имеют тут основание говорить о некой форме любви, то лишь с той оговоркой, что понятие семьи у основателя империи было отделено от сексуальных развлечений. Утехи тела были личным делом хана, его семейный очаг – делом государственным. Возможно, в этом и состоит секрет «преданности» первой жене, потому что стареющий воитель должен был позаботиться еще и о сохранении своего детища – грозной империи, внушающей страх всему миру. И тут отношение к первой жене и общим с нею детям является лишь своеобразным выражением неодолимого стремления к власти.

Действительно, Чингисхан проявлял заметную заботу о своем имени, он желал стать для потомков путеводной звездой, вещателем деяний космического масштаба. Чем старше он становился, тем больше задумывался об этом. Одна из легенд повествует о встрече Чингисхана с авторитетным мусульманским казием Вахих-ад-дином Бушен-джи, когда монгольский владыка спросил о том, будет ли прославлено его имя в потомстве. После обещания безопасности со стороны Чингисхана казий прямо ответил, что о славном имени монгола будет некому рассказывать, потому что он несет смерть всему живому. Разочарованный от таких слов Чингисхан в ярости прохрипел, что о нем сохранят память «другие народы», «другие цари». Подлинность этого случая установить невозможно, но желание признания Чингисхана будущими поколениями очевидно. Это также один из устойчивых мотивов, гнавших его на все новые и новые завоевания. Он полагал, что боль, причиненная современникам, станет в глазах потомков отражением его неугасимого света, свидетельством его неистребимой энергии и желания побеждать.

Если рассуждать об истории человечества, Чингисхан силой вмешался в ее ход и внес свои определенные коррективы. Самонадеянный «апостол смерти» создал империю всепоглощающего мрака для себя и считал вполне справедливым пользоваться ею для распространения своего влияния в мире. Империю, основанную на игре его инстинктов. Страх смерти и жажда возвышения путем доступа к реальной власти завоевателя или использования богатств стали основной опорой этого несокрушимого и вместе с тем фальшивого властелина своей эпохи, распространившего эпидемию разрушений далеко за пределы своего времени. Но если говорить о вкладе Чингисхана как творца истории, то он не создал ничего, оставив потомкам лишь смрадный дух смерти, обрамленный знаменем насилия и безжалостного, остервенелого убийства. А его растянутая до океанических размеров империя вскоре пала, поглощенная более многочисленными народами, что стало свидетельством призрачности кровавого похода на цивилизацию. Могилы павших в фатальных бойнях воинов и их жертв вскоре развеяли долго создаваемый миф о величии героев, их имена стерлись из коллективной памяти, оставив на поверхности лишь раскаленную, как угли, энергетику смерти, код неумолимого стремления одних людей низвергать других и господствовать над побежденным пространством. Рассматривая образ Чингисхана в контексте его времени и его среды, отдавая дань объективному, следует признать, что он действительно не слишком выделялся жестокостью и страстью к разрушениям среди других предводителей кровожадной эпохи. Он был одним из многих, но и одним из наиболее ярких примеров в истории, которая несет шокирующие свидетельства человеческого деструктивного, живущего и развивающегося в обществе всегда.

Екатерина Медичи (Екатерина Мария Ромула Медичи)

Могильный червь из итальянской гробницы.

(13 апреля 1519 года – 5 января 1589 года)

Королева Франции, мать троих королей Франции и символ женской деструктивной природы

Екатерина Медичи, итальянка на французском троне, являет собой четко и колоритно выраженное преломление женских деструктивных качеств, пожалуй, сходных для многих известных в истории женщин, но проявленных в течение жизни более рельефно и безальтернативно. Многие из исследователей ее эпохи считают эту женщину «кровожадной интриганкой» и убийцей, другие уверены, что «черная королева» и «мадам гадюка» лишь дитя своего времени, что ее взрастило окружение и поставило перед необходимостью совершать отвратительные поступки или подталкивать к ним окружающих. Говорят, она отличалась от остальных влиятельных женщин лишь большей решимостью двигаться к своим целям, в том числе причиняя боль, неся разрушения и смерть. В этом смысле присутствие портрета средневековой фурии не является представлением «самого деструктивного образа», скорее одного из таких образов, формирование которого произошло под влиянием сходных факторов, в похожих условиях и под давлением подобных обстоятельств. Действительно, в образе Екатерины Медичи многое может быть интерпретировано как вынужденный ответ на развивающуюся длительное время внутреннюю напряженность в ее окружении. Как у многих обычных женщин, мотивация большинства поступков Екатерины Медичи является своеобразной производной стремления добиться любви и обезопасить свое положение. Или компенсировать невозможность любить и быть любимой. Но так же верно и то, что в натуре французской королевы присутствовали и достаточно выраженные склонности к садизму и мести, ненависть не только к тем, кто становился для нее преградой, но и просто к посторонним людям, стоящим на более низкой социальной ступени, но вызывающим разрушительную, подобно штормовому морю, зависть. Сцены избиения придворных, в том числе собственноручно, являются не чем иным, как красочной проекцией борьбы с теми, до кого она уже была не в состоянии дотянуться, сражением с призраками и одновременно «выпусканием пара» из переполненного негативной энергией естества.