Василий Цветков - Генерал Алексеев

Правда, диссонансом являлось неудовлетворительное состояние мелкого крестьянского хозяйства, принимавшее в некоторых районах острые формы. Имелись, однако, все основания рассчитывать, что с осуществлением Столыпинской реформы наша крестьянская жизнь вольется в нормальное русло.

Незадолго до войны группа немецких ученых с профессорами Зерингом и Лугагеном во главе посетила Россию, чтобы ознакомиться с первыми результатами реформы Столыпина; в посвященной этой поездке книге немцы признали наличность громадных успехов и пророчили России блестящее хозяйственное будущее, «если внешний мир не будет нарушен лет десять»… Может быть, поэтому мир и был нарушен!».

Наконец, расчеты на военное содружество стран Антанты оказались еще более завышенными по сравнению с переоценкой объема собственных военно-экономических ресурсов. Но была ли в этом вина России, се военного и политического руководства? И все-таки, благодаря поддержке союзников, на Восточном фронте были запланированы и частично осуществлены операции 1917 г. Однако рост «революционного брожения» на фронте и в тылу не позволил развивать их дальше.

Недостатки разного рода проявятся позже и станут заметны спустя долгие годы после окончания войны. В эмиграции, в советской военной науке, в современной историографии фактически утвердилось мнение об изначально порочной стратегии русской армии в 1914 г. Но, отмстим это еще раз, накануне войны в России редко кто сомневался в правильности избранного и «Высочайше утвержденного» военно-стратегического планирования. «Способности дерзать», к чему призывал своих коллег но окружному совещанию 1912 г. Алексеев, русское командование не утратило. Но ведь известно, что любой, даже самый совершенный, план достаточно условен и относителен, в нем просто невозможно предусмотреть всех «мелочей», роль которых при определенных обстоятельствах может оказаться решающей. Да и сами эти обстоятельства меняются подчас столь стремительно и неожиданно, что предусмотреть это наперед нереально. Последующие события Второй Отечественной войны это подтвердили.

Не отступал от официально утвержденных планов и Михаил Васильевич. Наоборот, генерал делал все от него зависящее, чтобы максимально подготовить Киевский округ к неизбежному военному столкновению.

На должности Начштаба округа Алексеев уделял внимание не только штабной работе и разработке военно-стратегических планов. Он энергично приступил к реализации мер, связанных с усилением боеготовности войск своего округа. По его инициативе были созданы офицерские стрелковые курсы для кандидатов на должности командиров роты. На этих курсах велись также занятия по тактике, активно осуществлялись «полевые выходы», осваивались новые приемы управления огнем стрелковой роты, в частности, связанные с применением пулеметов при атаках и в обороне. Маневры генерал объезжал на автомобиле, однако после серьезной аварии, произошедшей в 1911 г., отдавал предпочтение более «традиционным» средствам передвижения, пересев на молодую лошадь по кличке «Единица», бывшую с ним все последующие этапы службы, вплоть до Добровольческой армии{18}.

3. «Перевод в строй»: командование 13-м армейским корпусом, жизнь в Смоленске

Период 1908—1913 гг. не являлся для Михаила Васильевича безоблачным в служебном отношении и в карьерном росте. В 1911 г. он был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени. Но отношения с военным министром Сухомлиновым — после критики Алексеевым первоначального плана войны — осложнились. Военный министр подозревал его в предвзятости, в интригах, которые вели против министерской политики сторонники Великого князя Николая Николаевича. Хотя, очевидно, оснований для подобных подозрений не было, а сам Алексеев, в силу своего характера и весьма слабого представления о перипетиях жизни санкт-петербургского высшего света, никак не годился на роль придворного интригана, тем не менее перевод генерала из ГУ ГШ в округ многими современниками оценивался как некое «понижение по службе».

Еще более заметным «понижением» считался перевод Алексеева в июле 1912 г., в разгар корректировки стратегических планов предстоящей войны, с должности начальника штаба Киевского округа в Смоленск, на должность командующего 13-м армейским корпусом, входившим в состав Московского военного округа. Конечно, «переход в строй» дал возможность Алексееву почувствовать перемены, происходившие не в высших военных сферах, а в среде офицеров и солдат, но, с точки зрения эффективности использования его штабного опыта и стратегического таланта, это перемещение вряд ли можно считать положительным. Предложения, исходившие из самых различных кругов, о назначении генерала на должность начальника Генерального штаба, отвергались военным министром но причине «незнания языков», без чего, якобы совершенно невозможно было «общаться с союзниками» (генерал хорошо читал по-французски и по-немецки, но разговорная практика у него была небольшая). В упрек ставились также «чрезмерное увлечение» штабной работой и недостаток «строевого ценза», хотя «армейскую лямку» Михаил Васильевич «тянул» беспрекословно и до, и после Академии. Как отмечал Кирилин, «указывали… что Алексеев не прошел практики командира полка и начальника дивизии, а ротой командовал лишь год». И, уже без участия генерала, стратегические и оперативные планы на 1914 г. были определены с учетом установок ГУГШ, ориентированных как на удары по Австро-Венгрии, так и на наступательные действия в Восточной Пруссии.

В этой ситуации проявилась еще одна показательная черта характера Алексеева, усилившаяся с годами и не вполне понятная для многих. Вместо ожидаемых твердости и категоричности в отстаивании своих взглядов он проявлял порой неожиданную и пассивную уступчивость. Информируя о той или иной проблеме, отмечая возможные негативные последствия в случае неправильного или несвоевременного се решения, он не настаивал на очевидной правильности своего варианта. Понимая, в частности, что изменить стратегические планы Военного министерства и ГУГШ ему полностью не удастся, Алексеев готов был скорректировать собственные предложения в отношении развертывания сил против Австро-Венгрии. Когда же в конце концов и от них отказались, не пошел на конфликт с «вышестоящими» и примирился с произошедшим.

Психологически Михаилу Васильевичу было свойственно стремление избежать столкновения, тем более если возникала ситуация, в которой ему — по его должности и «бюрократическому весу» в системе военного управления — заведомо пришлось бы уступать вышестоящим министерским чиновникам. Красноречиво об этом свидетельствуют строки его переписки с сыном, поступившим осенью 1910 г. в Николаевское кавалерийское училище и вышедшим, после его окончания, в Лейб-Гвардии Уланский Его Величества полк: «В жизни тебе придется сталкиваться с очень тяжелыми по своему характеру и взглядам начальниками… Моя служба часто ставила меня лицом к лицу с такими начальниками; без служебной выдержки и спокойствия, не поступаясь своим достоинством, меня давно бы уже не было в армии… Немыслимо требовать, чтобы все начальники были всегда спокойны, справедливы, вежливы, идеальны. Тогда некому было бы служить. Если бы от неидеальных начальников все подчиненные уходили бы в отставку, отчислялись бы… то пришлось бы распустить армию… Мы служим во имя более высоких интересов. И во имя их нужно мириться и уметь тактично переживать и смягчать те неприятности и шероховатости, без которых немыслима, уверяю тебя, служба».