Александр Герасимов - На лезвии с террористами

Это было первое известие, которое мы получили о судьбе уже пропавшего без вести Гапона. Мы не узнали адреса дачи, на которой был убит Гапон, — в точности это знали только Рутенберг с его судьями. Мы были вынуждены поэтому обыскать все дачи под Петербургом в районе финской границы, и лишь спустя месяц было найдено тело Гапона.

По существу Азеф объяснил, что оставленный без всякого руководства Рачковским, он счел себя свободным от службы в Департаменте Полиции и нашел возможным приняться за профессиональную работу в партии социалистов-революционеров. Таковы были обстоятельства, приведшие его к связи с "извозчиками"-террористами, а затем и к приводу ко мне в Охранное отделение.

Нельзя сказать, чтобы я, присутствуя при этой сцене и при бурных объяснениях, был удовлетворен всем слышанным. Но для меня было ясно одно: что для постановки моей центральной агентуры открываются весьма благоприятные перспективы. Поэтому, когда Азеф одним из условий своего возвращения на службу в политическую полицию выдвинул получение им 5.000 рублей, — жалованье за последние месяцы, в течении которых он не имел связи с Рачковским, и дополнительная сумма на покрытие лишних расходов, — против этого мы не возражали, и мирные отношения были восстановлены.

Когда мы перешли к текущим делам, Азеф мне показался человеком, чрезвычайно информированным о положении в революционном лагере. Он подтвердил правильность имевшихся у нас сведений об "извозчиках", готовивших покушение на Дурново и сообщил некоторые новые и неизвестные до тех пор факты. Кроме того, он раскрыл нам подготовлявшееся тогда Боевой Организацией покушение на Мина и полковника Римана, подавивших в декабре 1905 года восстание в Москве, и благодаря этой информации нам удалось принять целый ряд необходимых предупредительных мер. Мы отказались от мысли немедленно арестовать террористов-"извозчиков", опасаясь таким путем скомпрометировать Азефа. Через имевшиеся у нас связи мы распространили в обществе слух о том, что полиция напала на след террористов, - и этого было достаточно, чтобы подорвать всю их работу. Я дал инструкцию агентам, ведшим наблюдение, держать себя так, чтоб обратить на себя внимание террористов. В результате террористическая группа самоликвидировалась. Мы не упускали из виду, конечно, отдельных террористов, и через несколько месяцев "извозчики" были поодиночке арестованы и осуждены.

Обо всех этих переговорах с Азефом я сделал доклад П.Н. Дурново. В этом докладе я счел необходимым изложить и свои сомнения относительно возможности успешной деятельности Азефа в качестве секретного агента, раз против него уже были подозрения к революционных кругах и раз его знали как агента не только ответственные чиновники полиции, но даже и рядовые филеры. В случае предательства Азефа может постигнуть страшная судьба: насильственная смерть.

Дурново однако мало интересовался этой стороной вопроса. Напуганный постоянной угрозой покушения на его жизнь, стесненный в передвижениях из дому настолько, что часто он бывал вынужден отказываться от выезда даже на самые интимные свидания. — он не был склонен впадать в сентиментальные соображения.

Он поэтому ясно и недвусмысленно мне сказал: — Ведь не мы, а он рискует. Это его дело. Пусть он и думает об этом Раз он согласен, то что же мы будем тревожиться? Время теперь беспокойное. Каждый сотрудник нужен до зарезу. Пусть работает, а там видно будет.

Таковы приблизительно были слова Дурново. Он подписал без всяких возражений приказ о выдаче 5.000 рублей Азефу...

Так началась работа Азефа со мною. Руководить его работой должен был официально Рачковский, но с тем, чтобы при свиданиях я постоянно присутствовал. Азеф оказался моим лучшим сотрудником в течение ряда лет. С его помощью мне удалось в значительной степени парализовать деятельность террористов.

Глава 11. В дни первой государственной думы

 Открытие Государственной Думы было назначено на 26 апреля 1906 года ст. ст. Правительство Витте готовилось выступить перед ней. Помню, приблизительно за неделю до того я был у Дурново, и он говорил мне о том, как он думает наладить свои отношения с Думой. Но дни правительства Витте были уже сочтены. Я вспоминал потом, что некоторые намеки Рачковского должны были меня предупредить о готовящейся перемене, но в свое время я не обратил внимания на эти намеки. Потом я узнал, что Рачковский был одним из инициаторов отставки Витте. В этом отношении он был рупором Трепова, влияние которого к началу 1906 года очень сильно возросло. По поручению Трепова Рачковский вел разговоры с Горемыкиным, который и был предложен Государю в качестве кандидата на пост председателя Совета министров.

Отставка правительства Витте явилась для всех неожиданностью. По-видимому, Государь был не прочь, чтобы Дурново, к которому он очень хорошо относился после того, как он справился с декабрьским кризисом в Москве, остался в Совете министров, но сам Дурново был рад уйти на отдых. Он говорил мне, что он указал на Столыпина как на лучшего из всех возможных ему преемников. После выхода в отставку Дурново получил из государственных средств большую сумму денег и тотчас же уехал за границу. Иван Логгинович Горемыкин, назначенный председателем Совета министров, был человек бездеятельный, совершенно не интересовавшийся политикой. Он хотел только одного чтобы его как можно меньше тревожили. Он меньше всего подходил для поста руководителя правительства в столь новой и сложной обстановке.

26 апреля состоялся в Зимнем Дворце высочайший прием членов Государственной Думы. Был теплый, солнечный день. На набережной Невы вдоль Зимнего Дворца стояли толпы разношерстной публики. Депутатов везли из Таврического дворца к Зимнему на особых пароходиках. На некоторых из них депутаты подняли красные знамена. Из толпы неслись приветствия. Местами запевали революционные песни. В Зимнем дворце был отслужен молебен.

Царь вышел к депутатам, желая приветствовать в них первых избранников русского народа. Но многие из этих избранников не скрывали своего резко-враждебного отношения к Монарху. На обратном пути повторились те же сцены, а около Выборгской тюрьмы, которая выходит на Heвy, имели место настоящие революционные демонстрации. Я ходил наблюдать настроение. Помню затем разговоры среди знакомых. Все сходились на том, что при таком составе депутатов Россия едва ли встанет на путь желательных реформ. Первые же заседания Государственной Думы полностью оправдали эти опасения. Чем дальше, тем определеннее речи депутатов начали носить революционный характер, Министров встречали враждебно, кричали им разные оскорбительные слова, вроде "палач!", "кровопийца!". Государственная Дума становилась каким-то всероссийским революционным митингом.