Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Ну, чтобы отвечать по порядку, сначала несколько слов о «Терновнике». Очень хорошо, что эта небольшая повесть написана, что она замыкает собой кольцо – две предыдущих повести. И очень хорошо, что все три они изданы одной книжкой, – только так их и нужно читать. Сначала, начав читать «Терновник», я несколько подосадовала: «неужели уедет, неужели поедет отсюда на юг и мне придется читать о черноморских краях, так хорошо мне знакомых? Как жаль!..» Но по мере чтения дальше, по мере того, как Вы заговорили о Пицунде, о Грузии самой, эта досада прошла и уступила место другому чувству: «Да, да! это все именно так. В этом сказочном краю можно веселиться и наслаждаться, – но недолго!» И так легко и сладко вздохнула душа, дойдя до чудесных тихоновских строк – «потому что поселиться в этом крае я не мог». И когда уехали Вы обратно, домой, в сырой свой осенний лес, пахнущий грибами, и увидели снова милый свой колючий терновник, и я, наконец, закрыла эту необыкновенную книгу, то подумала: «Господи! Когда еще так было, чтобы так сильно захотелось крикнуть во весь голос этому человеку: да! да! да! Тысячу раз да! Все это так и все это правда».

Одним словом, закрыв книгу, я была очень довольна тем, что письмо к Вам уже послано и что все те волнения, которые снова поднялись в душе после «Терновника», уже запечатаны в конверт и отосланы к Вам. И, признаться, мне ужасно хотелось, чтобы Вы поскорее получили мое письмо и прочли его, и я так была счастлива, наконец, прочитав первую строчку Вашего ответа: «ваше письмо меня очень взволновало».

Как это хорошо, когда человек способен волноваться. До чего надоели все эти равнодушные, спокойные, «все понимающие» люди.

Дорогой голубчик Владимир Алексеевич! Самое приятное в Вашем письме было для меня то, что вам захотелось поговорить со мной о Вашей новой книге. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы, не дожидаясь осени (когда Вы возвратитесь), если это Вам не обременительно, написали бы мне немножко о ней. Я буду до августа в Москве, а возможно, и в августе, если уеду, то ненадолго, и адрес мой остается прежним. Сын мой проведет июль вместе со своим отцом, у него будет отпуск, – они обычно так делают, – а в августе куда мы с ним, и как и что, пока неясно. А какой должна быть Ваша новая книга, хотя бы по Вашим замыслам, мне очень, очень интересно. Может быть, Вы в самом деле задумали роман в форме лирического повествования, – так, как мне бы того и хотелось от Вас. Ужасно хочется почему-то именно таких книг; может быть оттого, что в них непосредственное обращение к читателю и больше непосредственности в изложении и самом рассказе, и оттого, что в таких книгах не надо выдумывать сюжет и затискивать в него героев, – а все это движется само по себе и редко бывает придуманным.

Может быть, с точки зрения литературоведения я неправильно называю то, что я имею в виду, «лирическим романом», «лирическим повествованием». Но Вы ведь понимаете, о чем я говорю. Как бы много персонажей и характеров не населяло бы книгу, и в какие сюжетные переплетения между собою они бы не вступали, все это, тем не менее, может носить, на мой взгляд, форму лирического повествования, и, мне думается, что это и есть ваша своеобразная манера, и не надо от нее отказываться, а наоборот, дай Вам Бог ее развивать и дальше. И по-моему, вообще лучше Вам писать прозу, а не стихи; уж ежели человек не может писать хорошей прозы, а часто это бывает оттого, что ему сказать нечего, прозу из пальца не высосешь, тогда уж ему остаются стихи как способ литературного изъяснения.

Простите меня, Владимир Алексеевич, я не собираюсь Вам что-то указывать или чего-то от Вас требовать, а просто я говорю о том, какую книгу хотелось бы взять в руки, если на ней значится «В. Солоухин».

Это мое абсолютно субъективное личное желание, так сказать, читательский каприз.

А раз уж Вы сами захотели со мной поговорить о Ваших новых замыслах, то я буду просто счастлива.

Напишите мне, пожалуйста, я просто очень прошу Вас, – ну, разумеется, если вам захочется поделиться своими мыслями не дожидаясь осени. Очень хочется вас послушать.

О себе я и так вам более чем достаточно наболтала. Вообще-то я не очень люблю рассказывать о себе другим, но так уж вышло – письмо к вам написалось само собою. Тот день, когда в Союзе обсуждался роман В. Дудинцева, я хорошо помню. Роман этот я и тогда считала, и сейчас считаю, большим гражданским подвигом писателя, а его героев – Лопаткина, Дроздова, Жутикова, Надю, – талантливо сделанными очень глубокими типическими обобщениями, хорошо помню отличное выступление К. Паустовского на этом обсуждении и всю атмосферу того вечера. Роман у меня хранится в своем первоначальном журнальном виде; кажется, изданный позже, он претерпел слишком большую правку. И В. Дудинцева я продолжаю глубоко уважать и считать рыцарем правды и добра.

Ну, вот, опять я разболталась.

Будьте здоровы, дорогой Владимир Алексеевич, желаю вам счастливого творческого лета.

До встречи.

С уважением к Вам

Александр Солженицын

18.05.60 г.

Владимир Алексеевич!

Я только сейчас прочел ваши «Владимирские проселки», хочется сказать вам, что книга у Вас получилась свежая и очень нужная. Многие места ее доставили мне истинное удовольствие.

Она и всем нравится, но меня, может быть, потому особенно задела, что в том же июне и в те же дни я «вторгся» во Владимирскую область с таким же безотчетным влечением, как и Вы. Почему-то я облюбовал себе ее издали, хотя не родился там и не жил. Только Вы в то лето имели время странствовать по ней, а я наугад приехал туда из Казахстана и искал местечка, где бы поселиться навсегда. И тем дождем, который стегал по Вашей алепинской крыше, прихватило и меня недалеко – в Орехове Ставровского района. Расчудесное тоже местечко!

Но, собственно, не это – повод моего письма, а то место из главы о Юрьеве-Польском, где Вы пишете о несносном районном громковещании. Это – явление очень общее. Здесь не обойтись без какого-то сдвига во взгляде публики. Как его добиться? В прошлом августе я написал статейку об этом в «Известия» (копию вкладываю теперь Вам) – кажется, аргументировано и не так уж размазано. «Известия» не ответили мне ни да, ни нет, не признали правильности и не опровергли ее, а сообщили, что у них нет места.

Но если бы за такое дело взялись Вы, писатель с нарастающим именем, – это могло бы иметь другой эффект.

А Вы – понимаете и цените тишину. Во всех случаях хочется пожелать Вам дальнейших литературных успехов и пожать руку.

А. Солженицын

РАДИОФИКАЦИЯ И ТИШИНА

Граждане, мечтающие о путешествиях! Любители нераспуганной тишины, тонкого птичьего щебета, плеска набегающих волн! Когда вы избираете себе маршруты и намечаете места отдыха, – справочники услужливо сообщают вам о расписании поездов и паротеплоходов, географические карты показывают вам близость рек и направления тропинок, охотоведческие карты рисуют вам расположение лесов, рассказывают о рыбах и птицах. И только, увы, одного вы никогда не узнаете заранее – тихо ли в том месте, от которого вы прежде всего ждете и естественней всего ждать тишины.