Евгений Плющенко - Другое шоу

Очень многие хотели с ним сфотографироваться и просили расписаться.

Бедный Дариус замучился всем объяснять, что на самом деле он никакой не Плющенко.

А ребята-хоккеисты посмеивались над его бешеной популярностью и на двери его комнаты написали крупными буквами: «Плющенко, ты молодец! Здорово сегодня попрыгал!»

Выступив на Олимпиаде, я сразу поехал в Питер — всего на несколько дней. Моя жена Маша была беременна, мне хотелось ее увидеть, поддержать. Хотелось повидаться с родителями.

Рано утром нас с Мишиным посадили в джип и повезли в аэропорт. Алексей Николаевич сел впереди, а я развалился на заднем сиденье и мгновенно заснул.

Разбудил меня пронзительный визг тормозов — я даже сначала подумал, что мне все это снится. Оглядываюсь, и в этот момент в нас врезается какой-то автомобиль. Мы догоняем машину, которая едет впереди, и врезаемся в нее. Она врезается в следующую…

Больше тридцати машин попало в ту аварию. К счастью, в нашем джипе никто не пострадал. Но многие из тех, кто сидел за рулем в других машинах, в то утро получили серьезные травмы — кто-то переломал ноги, руки, получил сотрясение мозга и черепно-мозговые травмы. По счастливой случайности никто тогда не погиб.

Оправившись от удара, я вышел из джипа. Картинка жуткая: семь или восемь фур разломаны ровно пополам, остальные автомобили сплющились, стекла побились. Наша машина оказалась крепкой, только бамперы отвалились, других серьезных повреждений не было.

Причиной той массовой автоаварии стали туман и небольшой гололед: асфальт покрылся тоненькой пленкой льда. Итальянцы, как известно, народ темпераментный, носятся по трассе как сумасшедшие. Шипованную резину не надевают, поэтому гололед стал для них настоящим бедствием.

Нам, конечно, было не по себе. К тому же в аэропорту нас ждал чартерный рейс — самолет улетал через полтора часа, — мы выехали пораньше, чтобы оказаться в аэропорту заранее. В результате едва не опоздали, из-за нас даже пришлось задержать рейс.

Во время той памятной аварии мне не было страшно. За себя я вообще никогда не боюсь. Знаю, что я сильный и, даже если что-то случится, справлюсь.

Едва я вернулся после Олимпиады домой, как моя мама заболела. Ей внезапно стало плохо, и маму на «скорой» увезли в больницу. Вот тогда мне стало действительно страшно.

Мама очень переживала за меня, нервничала, очень хотела, чтобы я победил. Я стал олимпийским чемпионом, а она от переживаний слегла в больницу.

Мы с сестрой Леной и папой постоянно дежурили у ее постели. К счастью, все обошлось, и мама поправилась.

Олимпиада в Турине принесла много золотых, не только золотых, медалей.

Страна чествовала своих победителей. Нас, олимпийцев, принял президент России Владимир Владимирович Путин.

Спортсменов-победителей буквально осыпали золотым дождем. Давали премии, дарили машины и другие дорогие подарки.

Тогда Владимир Владимирович дал распоряжение правительству Петербурга выделить мне квартиру. И я благодарен за это и Путину, и Валентине Ивановне Матвиенко.

После этого в прессе появилось очень много публикаций о моих несметных богатствах. Будто у меня на самом деле десять квартир и миллионы в банках.

Мне противно и скучно все это читать. Я-то знаю, что каждый рубль, который у меня есть, я заработал своим трудом, потом, травмами и нервами.

Но эта дареная квартира многих взволновала. Почему-то про других спортсменов, которым в разных регионах России давали премии и дарили квартиры, никто ничего не писал. Зато, как будто писать больше было не о чем, куда ни глянь — почему Плющенко дали квартиру?

А почему бы и нет? Почему бы не сделать это правилом и не давать всем олимпийским чемпионам квартиры? Это было бы здорово и справедливо.

Кстати, последняя Олимпиада действительно стала для спортсменов золотой. Таких подарков победителям никогда еще не давали.

А за квартиру огромное спасибо!

Сейчас я живу с моей семьей за городом, но в период интенсивных тренировок буду, конечно, жить в ней, ведь она расположена рядом с Дворцом спорта, где и находится мой тренировочный лед.

Прошло совсем немного времени после Олимпиады, и я узнал, что какой-то мальчик сделал программу, очень похожую на моего «Крестного отца». «Срисовал» ее прямо с телевизора, даже музыку скопировал, которую для меня обработал Эдвин Мартон.

Если не ошибаюсь, он катал ее на чемпионате мира.

Мне и в голову не приходило, что такое может быть. Ведь он не задумываясь воспользовался огромной работой, которую проделали мы с Эдвином. У нас ушла на эту программу уйма времени и сил. А потом появился какой-то мальчик и спокойно воспользовался результатами нашего труда.

Должен сказать, что так могут поступить только слабые спортсмены и тренеры, не уверенные в собственных силах. Для тех, кто реально на что-то претендует, такое поведение неприемлемо, ведь каждый уважающий себя фигурист обладает собственным стилем, да и катается он не просто так, а вдохновляясь какой-то своей идеей. Настоящий спортсмен — это прежде всего яркая индивидуальность.

С другой стороны, если мне подражают, может, это и неплохо. Если ее украли, значит, программа была действительно сильная.

Обезопасить себя от чего-то подобного впредь невозможно. Оформление эксклюзивных прав на музыку, на программу займет очень много сил, времени и денег. Я думаю, это не нужно, по крайней мере мне.

Кстати, тот мальчик, который откатал моего «Крестного отца», занял на соревнованиях одно из последних мест. Странно, что он об этом не догадался: судьи запоминают самые яркие программы, особенно если их показывали лидеры фигурного катания.

После Олимпиады Международный олимпийский комитет предложил мне передать в Олимпийский музей какие-нибудь свои коньки и костюмы. Я обязательно это сделаю, вот только еще не решил, что именно выбрать.

Костюмов у меня очень много. Я их никогда не продавал, как это делают многие фигуристы. Почему-то мне не хочется с ними вот так расставаться. Для меня это — искусство, история из моей жизни, триумфальная или трагическая. Они все висят у меня в квартире — целый гардероб.

Самый первый костюм мне сшила мама: рубашечку из сиреневой шелковой сорочки и брючки из черного трико.

Второй костюм получился повеселей — белый, с красными лацканами, с воротником-стойкой и белой бабочкой.

С деньгами у нас было не очень, поэтому ткань для моих нарядов мама покупала в комиссионках. Распарывала ношеные вещи и шила мне новые рубашку и брюки. Изнаночная сторона становилась лицевой, и костюмчик смотрелся как новенький.