Илья Шифман - ЦЕЗАРЬ АВГУСТ

Новый этап борьбы начался со взаимных обвинений в письмах, эдиктах и указах, которыми обменивались триумвиры и которые, конечно, распространялись в широкой аудитории. Октавиан упрекал Антония в неверности, в скандальности той жизни, которую он вел в Александрии; на это Антоний без обиняков отвечал, что Клеопатра уже 9 лет как его жена (письмо написано в 32 г. до н. э.) и в свою очередь упрекал Октавиана в неблаговидном поведении по отношению к женщинам.194 Обвинял Антоний Октавиана и в том, что он разорил Италию и без согласия Антония сместил Лепида; он требовал своей доли добычи, захваченной в Сицилии, а также новых земель для своих солдат.195 Он заговаривал даже об отказе от чрезвычайных полномочий, на что Октавиан пойти никак не мог. Октавиан настаивал на том, что Лепида лишь постигло заслуженное наказание, что он не поделился с Антонием сицилийской добычей так же, как тот не поделился с ним Арменией. Октавиан обвинял Антония в захвате Египта, требовал от него половины всей взятой на Востоке добычи. Он упрекал Антония и в вероломстве по отношению к армянскому царю Артавазду (нарушение римской верности!), в жестокости по отношению к Сексту Помпею, в раздаче римских владений Клеопатре и ее детям. 196

Окончательный разрыв наступил в самом начале 32 г. до н. э. Консулами на этот год были избраны Гней Домиций Агенобарб и Гай Сосий, оба активные приверженцы Антония. По обычаю консулы должны были выступить 1 января с докладом о положении государства, и Сосий, несомненно по наущению Антония, использовал эту возможность для прославления Антония и для обвинения Октавиана, причем Антоний заявлял о своей готовности сложить полномочия триумвира (они истекали как раз в 32 г.), если Октавиан сделает то же самое и если сенат утвердит распоряжения Антония на Востоке.197 Все это было равносильно объявлению войны. Впрочем, на второй части этого требования Сосий, по-видимому, не настаивал,198 тем более энергично обвиняя Октавиана.199 Однако провести благоприятное для Антония решение Сосий не сумел: сторонник Октавиана народный трибун Марк Ноний Бальб наложил на него вето.

Октавиан блистал на заседании своим отсутствием; даже в Риме он не удостоил быть в этот критический момент.200 Однако, воротившись в Рим, Октавиан созвал сенат и явился на его заседание в окружении солдат и своих приверженцев: сенаторы должны были сразу понять, на чьей стороне сила. Заняв место между консулами, Октавиан произнес обвинительную речь против Сосия и Антония, обещая представить затем и документальные доказательства. По-видимому, к речи Октавиана восходит обвинение, сохранившееся у Ливия, что Антоний не желает ни в Рим являться, ни по окончании триумвирата сложить свою власть.201 В этом изложении инициатором войны изображается Антоний. Сторонники Антония в сенате молчали: окружение Октавиана было красноречивее любых доводов и документов. В ту же ночь они, в том числе и оба консула, покинули Рим и отправились к Антонию. Октавиан остался в Италии хозяином положения.

Случай помог Октавиану набрать новые политические очки в разгоравшейся схватке. На его сторону перешли Луций Мунаций Планк, один из ближайших друзей Антония, его наместник в провинции Азии (Антоний выражал свое недовольство тем, что Мунаций слишком беззастенчиво грабит свою провинцию), и племянник Мунация Марк Титий, которому Антоний поручил войну против Секста Помпея и командование флотом на севере Архипелага. Перебежчики стремились проявить повышенное усердие; Мунаций так рьяно поносил Антония в сенате, что один из цезарианцев, Кононий, отвечал ему: Антоний действительно,должно быть,совершил много постыдных дел как раз в тот день, когда Мунаций его оставил.202 Репутация этого человека была слишком очевидна: наш источник говорит, что в нем все было продажно, что он страдал болезнью предательства, но Октавиан принял и его, и его племянника. Будучи близкими друзьями Антония, они подписывали в качестве свидетелей его завещание, хранившееся у весталок, и, конечно же, не преминули раскрыть Октавиану его содержание. Оно было настолько поразительным и настолько компрометирующим Антония, что Октавиан овладел им и огласил его на сходке народа.203 Антоний объявлял в завещании Цезариона подлинным сыном Цезаря, оставил колоссальные суммы другим детям Клеопатры; 204 даже если бы он умер в Риме, его тело должно было отправить к Клеопатре в Александрию.205 Владения, которые были переданы Клеопатре, также закреплялись за нею.

Октавиан решил начать войну. Так как гражданской войны никто не хотел, дело было обставлено так, что это Римское государство объявляет войну египетской царице Клеопатре за то, что она претендует на провинции, принадлежащие римскому народу. Так как было очевидно, что Антоний не останется безучастным, предполагалось, что он окажется в позиции инициатора конфликта, человека, объявляющего из-за египтянки войну своему отечеству.206 В своем качестве жреца-фециала Октавиан совершил необходимый обряд – бросил копье на участок, считавшийся неримской землей.207 Но подлинным противником Октавиана был, конечно, Антоний; решением сената, где никто не хотел и не смел возражать, Антоний был лишен власти триумвира и консульства на последующий год.208 Но и полномочия Октавиана в качестве триумвира истекли, а консульство его должно было начаться только в будущем году. Поэтому Октавиан пошел на экстренную меру: по его приказу (инсценировалось, конечно, свободное волеизъявление) вся Италия и западные провинции – Галлия, Испания, Африка, Сицилия, Сардиния – присягнули ему на верность; позже он представит дело так, будто вся Италия избрала его быть командующим в войне, где он победил в битве при Акциуме.209 В другом месте Октавиан утверждает, что ему присягали, т. е. служили в его армии, около 500 тыс. римских граждан; 210 имеются в виду, очевидно, все войны, которые он когда-либо вел. Каковы бы ни были ближайшие политические цели Октавиана (он ощущал, несомненно, скрытое сопротивление и стремился обеспечить себе надежный тыл), значение этого акта выходило далеко за рамки политической злобы дня. В основу отношений между Октавианом и населением подвластных ему территорий, и прежде всего с италиками, т. е. с массой римских граждан, была положена взаимная верность-верность клиентов (италиков) своему патрону (Октавиану) и верность патрона клиентам. Власти Октавиана был придан, таким образом, сакральный характер. Эта присяга стала впоследствии краеугольным камнем политического режима, созданного Октавианом. Антоний тоже привел к присяге своих солдат и обещал через два месяца после победы передать власть сенату. Его с трудом уговорили сделать это через полгода, а время использовать для устройства государственных дел.211