Спиноза. Жизнь мудреца - Фёдоров Александр Митрофанович

Так как божественно-естественный закон может быть постигнут уже из одного созерцания человеческой природы, то несомненно, что мы одинаково можем понять этот закон как в Адаме, так и во всяком другом человеке, как в человеке, живущем среди других людей, так и в человеке, ведущем одинокую жизнь. Бенедикт Спиноза. Богословско-политический трактат

1

Вся жизнь и деятельность Спинозы есть полнейшее выражение спокойного сознательного созерцания. Не тревожимый никакими слухами извне, не связанный ни общественными, ни семейными узами, вечно неизменный, вечно хладнокровный, он спокойно вдумывался в природу человеческого духа и изучал его вечные законы. Он считал и доказал это примером собственной жизни, что только мысли, обращенной внутрь, на самое себя, дано схватить во всей сущности и чистоте все общечеловеческое, вечное и бесконечное и выделить из мира случайностей неизменные и непреложные законы.

Этот чисто спекулятивный склад ума некоторые вменяют в недостаток Спинозе и видят в нем причину его стремления выводить законы путем одного только чистого отвлечения, при полном пренебрежении к опыту. При этом забывается, во-первых, что выводы Спинозы нисколько не противоречат опыту, а во-вторых, что опыт может служить верным руководителем только до известного предела, что кроме чувственных, несвязных представлений он не может дать ничего, что его царство оканчивается там, где начинается царство светлого, созерцающего разума, который один только способен возвыситься до настоящего и истинного понимания сущности вещей.

Любопытно, что в то время как материалисты упрекают Спинозу за слишком метафизическое основание его учения, идеалисты видят в этом учении скорее выражение натуралистического материализма, считая его недостаточно метафизическим. Т. е. то, в чем одни видят недостаток, другие считали бы достоинством, и наоборот. На деле же учение Спинозы пред ставляет собой гармоническое слияние противоположных начал.

Непререкаемая самостоятельность мышления — вот главный стержень, на котором держится его учение, вот в чем он видел всю привлекательность своей философской работы.

Он писал: «И если даже плод, который я уже сорвал с естественного познания, окажется когда-нибудь ложным и поддельным, я и тогда не перестану быть счастливым, потому что я испытываю наслаждение и стараюсь проводить жизнь не в сетованиях и стонах, а в спокойствии, радости и веселье, отчего и становлюсь одной степенью выше и совершеннее. Между тем я сознаю (а это доставляет мне высочайшее удовольствие и спокойствие духа), что все совершается по могуществу и неизменному определению совершеннейшего существа».

Этот человек обрел свою свободу в разумной любви к Богу, в жизни по разуму, в торжестве разума над страстями. Но важно еще раз подчеркнуть, что он сумел сам стать тем свободным человеком, которого пытался воссоздать в своих трудах. Он стряхнул с себя всякое личное, эгоистическое чувство, все индивидуальное, субъективное, и его собственное «Я» слилось с бесконечностью Вселенной. Вот почему тысячи противоречий и контрастов между явлениями, взятыми в отдельности, разрешились для него в гармоническое единство.

Однако это отступление личности на задний план, это постоянное созерцание вечного не доходит у него до аскетизма и нисколько не исключает привычных наслаждений и земных радостей, а только умеряет, просветляет и сглаживает все, что есть в них лишнего и чрезмерного.

«Только мрачное и угрюмое суеверие, — говорит философ, — запрещает радоваться. Неужели утолять голод и жажду есть более настоятельная потребность, чем разгонять скуку и печаль? Вот мой взгляд и мое мнение: никакое высшее существо и никто, кроме завистливого, не может радоваться моему бессилию или моему несчастью или вменять нам в добродетель слезы, рыдания, страх и тому подобные признаки немощного духа. Напротив, чем больше мы испытываем радости, тем к большему переходим совершенству, т. е. делаемся более причастными к божественной природе. Оттого мудрец находит удовольствие во всем и радуется всему, но наслаждается не до пресыщения, потому что пресыщение не есть уже наслаждение. Мудрец находит удовольствие в хорошей и умеренной пище, освежает себя приятными напитками, наслаждается запахом и красотою растений, изящными нарядами, музыкой, турнирами и другими подобными вещами, которые может доставлять себе каждый, не причиняя вреда никому, потому что человеческое тело состоит из различных частей различного свойства, требующих все новой и разнообразной пищи, так, чтобы все тело было способно ко всему, что только вытекает из его природы, и чтобы, следовательно, и дух сделался способным многое разом понять и многое разом обнять. Итак, жизнь, устроенная подобным образом, как нельзя лучше согласна с нашими принципами, как и с всеобщей практикой, а потому она есть самая лучшая, и если можно посоветовать какой-либо образ жизни, так уж, конечно, этот».

Это миросозерцание легло в основу единственного оригинального изданного при жизни философа произведения — «Богословско-политического трактата».

2

Полностью его заглавие звучало так: «Богословско-политический трактат, содержащий несколько рассуждений, в которых доказывается, что свобода философствования не только может быть допущена без всякого ущерба для религии и спокойствия государства, но, наоборот, нельзя посягнуть на свободу философствования, не посягнув в то же время на религию и спокойствие государства».

Местом издания был обозначен Гамбург, хотя в действительности трактат был напечатан в Амстердаме, и это обстоятельство доказывает, с какими трудностями было сопряжено издание первой книги Спинозы, даже при покровительстве, оказываемом философу великим пенсионарием.

Вместо имени автора на заглавном листке стоял эпиграф: «Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Своего» (1 Иоанн. 4,13).

В предисловии автор, стараясь дать читателю понятие о содержании книги и способе изложения, утверждает, что гражданин ответственен перед государством только за свои поступки, но не за мысли, и называет Голландию необыкновенно счастливой страной в том отношении, что в ней каждому предоставлена полная свобода судить и веровать по-своему и свободой этой дорожат, как высшим и драгоценнейшим благом.

Уже из заглавия книги видно, что Спиноза намерен исследовать три области культурной жизни в их существе и взаимных отношениях друг к другу.

Трактат делится на двадцать глав. Из них пятнадцать посвящены богословию, в трех излагается учение о государстве и его отношения с религией. В двух заключительных главах речь идет о свободе философствовать, что на языке того времени означало право свободно мыслить вообще.

3

Произведение это не было случайным явлением, плодом оторванной от жизни умственной деятельности, но было вызвано насущными потребностями века. В нем, как в фокусе, Спиноза собрал и отразил все отдельные попытки и стремления человеческой мысли к самостоятельности. В этом смысле Бенедикт Спиноза стал продолжателем дела Реформации; то, что она выразила как факт действительности, он довершил в области сознания.

В трактате Спиноза поставил перед собой задачу раз и навсегда установить отношения между религией и разумом, между государством и церковью. При этом автор не останавливался ни перед какими препятствиями, будь то общепризнанные религиозные либо философские системы.

Непосредственно его критика была направлена против книг Ветхого завета. Исторически это было вполне оправданно; давно пора было произвести основательную чистку Ветхого завета, который, естественно, утратил всякую силу с введением Нового.

А между тем именно Ветхий завет в руках кальвинистского духовенства являлся опасным оружием, которым оно пользовалось для своих иерархических вторжений в государственную жизнь.

Эту-то неуместную эксплуатацию Священного Писания и хотел прекратить Спиноза в интересах свободной общественности, которой должна руководить сильная и надежная рука, заботящаяся исключительно о благоденствии нации.