Александр Куланов - Роман Ким

Гимназия располагалась в том же здании, что и Восточный институт, — на Пушкинской, 10, практически в центре города и совсем недалеко от гавани, от знаменитой бухты Золотой Рог, куда приходили корабли со всего мира. Глубокие знания — языков, истории, географии, культуры государств, которые изучали в длинном здании из красного кирпича с китайскими каменными львами перед входом, прославили Восточный институт на всю Азию. Студенты, вся жизнь которых сводилась к изучению труднейших азиатских языков, были элитой в то время не слишком университетского города Владивостока, но далеко не все среди них были способны стать действительно крупными специалистами-востоковедами. Для этого требовались талант, выдержка, огромное терпение и наличие не менее выдающихся преподавателей. Конечно, Кин Кирю было бы несоизмеримо легче, чем всем остальным, сумей он поступить на японский разряд. Вне зависимости от того, где он провел последние три года, японский язык успел стать для него родным. Но надо было еще поступить. Тем более что думал он не только об учебе.

Общительный, импозантный, чрезвычайно энергичный и взрослый для гимназиста юноша-полиглот с опытом жизни в экзотической Японии не мог не выделяться на фоне не только учеников, но и студентов. Уже в то время он любил танцевать (научился в Японии или все-таки в Европе?) и возглавил гимназический художественный кружок. В 1919 году с гимназисткой выпускного класса из этого кружка — дочерью флотского офицера Зоей Заикой у Романа начался роман, со временем переросший в серьезные отношения[92].

В апреле 1919-го Роман Ким окончил гимназию — полный восьмиклассный курс. Учился хорошо, иначе не поступил бы в Восточный институт, куда вместо экзаменов предоставлялись аттестаты. На обучение принимали тех, кто имел высшие баллы или уже получил диплом, как сейчас сказали бы, о первом высшем образовании. Кима в институт взяли, но, похоже, всё прошло не слишком гладко. В его аттестате из тринадцати оценок по различным предметам пять — «отлично» и восемь — «хорошо»[93]. И вот что интересно: отличником Роман Ким был по дисциплинам не очень важным для будущего японоведа: Закон Божий, две географии, законоведение и черчение. А вот «четверки» получил по русскому, латинскому, французскому и английскому языкам. Никакой «европейской практики» в языках тот гимназический аттестат не выявляет. Да, требования тогда были не в пример жестче, чем сейчас, и единственная в городе мужская гимназия считалась заведением элитным, и экстернат накладывал отпечаток, но всё равно создается впечатление, что недостаточно усердным учеником был гимназист Роман Ким и поступление его в Восточный институт совсем не было делом заранее решенным. Логично было бы предположить, что поступать Роман будет на «китайско-японский разряд», но и это не так. Возможно, что в том же 1919 году Восточный институт образовал сложную взаимосвязанную структуру с несколькими частными и платными факультетами, которые возглавили бывшие профессора института. Ким подал заявление о принятии его в Восточный институт 15 октября 1919 года и поначалу был зачислен лишь вольнослушателем (то есть на платной основе), не сумев стать одним из более чем ста «действительных» студентов института[94]. Через десять дней он получил удостоверение студента, а еще через три дня — 28 октября 1919 года подал прошение о зачислении вольнослушателем историко-филологического факультета. 18 сентября 1920 года Ким стал студентом еще и юридического факультета. Когда он успевал учиться, совершенно непонятно, особенно если вспомнить, в каких условиях проходила эта учеба.

1919 год для России вообще и для Приморья в частности — судьбоносный, страшный, непонятный. 5 апреля 1918 года во Владивостоке высадился японский десант. 29 июня с помощью восставших белочехов — бывших пленных мировой войны в городе была свергнута советская власть. К октябрю 1918 года на Дальнем Востоке находилось уже около 72 тысяч японских солдат и офицеров, около десяти тысяч — американских и около 29 тысяч представителей других иностранных армий. Но, конечно, именно соседи — японцы были более других заинтересованы и вдохновлены идеей колонизации русского Приморья и создания там собственной сырьевой базы. Бешеными темпами скупались земли, заводы, магазины — всё, что могло быть куплено. С остальным можно было подождать и потом отнять. Правда, возникли непредвиденные сложности в виде вооруженного отпора местного населения, которое видело в японских военных не спасителей, а оккупантов. В 1919 году японцы надеялись создать русское буферное государство на Дальнем Востоке, возглавить которое мог бы финансово зависимый от них, а потому хорошо управляемый атаман Григорий Семенов. Проект не состоялся, но с белоказаками и другими белогвардейскими частями японцы выступали в роли союзников в борьбе с большевиками, несмотря на взаимное неприятие. Противник — красные партизаны — был представлен поначалу лишь разрозненными отрядами обшей численностью около 25 тысяч штыков, но обстановка менялась быстро, в том числе и по вине самих японцев, унижавших и презиравших своих русских союзников[95]. Даже их основной партнер по борьбе с большевизмом в Сибири — адмирал Колчак не доверял японцам, основываясь в том числе на данных своей разведки, плодотворно работавшей против Токио и сообщавшей Верховному правителю Сибири о планах по разграблению российской территории.

Еще хуже оказалось положение тысяч российских корейцев, которых японцы считали «недочеловеками». Для оказания вооруженного отпора японцам началось формирование корейских отрядов сопротивления, помощь которым оказывали формально державшие нейтралитет богатые корейские купцы и промышленники. В мае 1918 года бывшие корейские подпольщики во главе с П. С. Цоем объявили о признании в Приморье единственной властью Временного правительства Сибири, с которым у японцев было налажено сотрудничество, но вскоре ситуация внезапно переменилась. В феврале 1919 года в Сеуле умер муж убитой королевы — ван Коджон, судя по всему, на протяжении двух десятилетий являвшийся идейным и финансовым вдохновителем антияпонских выступлений. Умер внезапно, что дало повод заподозрить насильственную смерть и обвинить в этом японцев (скорее всего, это не соответствовало действительности, но думать так в тот момент было очень удобно).

Первого марта в Сеуле с чтения Декларации независимости двадцатимиллионного народа начался мятеж против колониального правления японцев, быстро распространившийся на всю страну и за ее пределы. Нападения на японцев продолжались около двух месяцев и стоили корейцам 24 тысяч убитых и раненых и еще 53 тысяч арестованных, и это послужило еще одним поводом для озлобления народа. Распространялись рассказы о жестокости японских военных: «…в г. Сувоне 15 марта 1919 г. японцы “…узнав о том, что в окрестностях города убит один японский солдат, собрали жителей в церковь (якобы для проповеди), а затем, облив здание керосином, подожгли его и стали расстреливать людей, выбегающих из горящего здания. Убийства и поджоги продолжались в течение трех дней, в результате чего было убито еще несколько десятков жителей и сгорело более 400 домов”»[96].