Оставаясь в меньшинстве - Леонид Борисович Невзлин

Так появился один из первых фактически частный «Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса (КИБ НТП)». И начал зарабатывать: мы размещали у себя счета предприятий, выдавали кредиты, получили разрешения на валютные операции, финансировали торговлю компьютерами.

Через полтора года с момента возникновения у Михаила идеи о банке, 14 мая 1990-го, в Исполкоме Моссовета было зарегистрировано Межбанковское объединение «МЕНАТЕП». Генеральным директором объединения стал двадцатисемилетний Михаил Ходорковский. К концу 1990 года капитал банка превысил миллиард рублей.

По мере того как наше объединение росло, расширялось и приобретало репутацию солидного предприятия, менялся и наш личный статус. Полагаю, что партийной номенклатуре, выступавшей за кардинальные изменения страны, мы казались олицетворением нового поколения строителей будущей жизни. Вскоре, в том же 1990 году, Ходорковский и я стали советниками Ивана Силаева, занимавшего тогда пост премьер-министра РСФСР.

Несомненно, это была история подлинного успеха — и экономического, и политического. Мы начали встречаться с элитой СССР, я лично познакомился с Борисом Николаевичем Ельциным, который произвел на меня огромное впечатление и своей харизмой, и нетипичным для номенклатуры умением выслушивать собеседника. Ходорковский один раз ходил с идеей экономической реформы к Горбачеву, понравился ему. Михаил Сергеевич сказал: «Умный парень». Мы бывали в Верховном Совете СССР, в 1989 году присутствовали на Первом Съезде народных депутатов СССР, который стал одним из главных политических событий того времени и своего рода кузницей кадров новой России. Именно там сложилась Межрегиональная группа депутатов, представлявшая фактически оппозицию старому режиму. Мы познакомились с лидерами перестройки — Юрием Афанасьевым[38], Гавриилом Поповым[39], Андреем Дмитриевичем Сахаровым[40], Анатолием Собчаком[41] и многими другими, чьи имена были на слуху у каждого. Позже со многими из них мы стали друзьями и коллегами, как с Поповым и Афанасьевым. А вот к академику Сахарову я так и не рискнул подойти. Я понимал масштаб этого человека, испытывал к нему чувство глубочайшего уважения, и мне до сих пор стыдно вспоминать, как Горбачев фактически поддерживал травлю Сахарова со стороны разных номенклатурщиков.

Естественно, политически мы считали своими союзниками «прорабов перестройки». Когда 19 августа 1991 года по телевидению объявили о введении в СССР чрезвычайного положения, а по существу — об отстранении президента РСФСР Ельцина и его правительства от власти и возвращении в коммунистическое прошлое, мы с Ходорковским без колебаний поехали в штаб Ельцина, который возглавил борьбу с ГКЧП[42] в Белом доме[43], и провели там все три дня — до завершения фарсового путча. Мы были уверены, что должны находиться именно там.

Кстати, мы очень хорошо представляли, что могли сделать с нами гекачеписты[44], если бы путч удался. Не стоило забывать, что хотя в СССР уже несколько лет де-факто существовал «бизнес», до 5 декабря 1991 года в Уголовном кодексе сохранялась статья 153, по которой «частнопредпринимательская деятельность» могла быть наказана ссылкой или лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества. Мы это знали с первых дней существования МЕНАТЕПа, но продолжали работать. Когда было объявлено чрезвычайное положение, мы трезво рассудили, что нас могут использовать как пешек в будущем суде над демократами: дескать, вот они, союзники и советники «демократов» — банкиры и нувориши, а по существу, обычные уголовники! Нам было известно, что на нас уже собрали целое досье. Кого тогда волновало бы, что за свою работу в правительстве мы не получили ни копейки и не просили от него никакой финансовой поддержки?

Так что победа Ельцина в борьбе с консерваторами, без сомнения, стала и нашей победой. Мне кажется, что первые дни после путча были лучшими в истории России.

Мы чувствовали себя триумфаторами, мы гордились собой за то, что не испугались танков, и гордились танкистами, которые не стали в нас стрелять. Ведь из всей многомиллионной армии коммунистов никто, ни один человек не вышел защищать коммунистический режим! Значит, сама история была на нашей стороне.

Но впереди была постоянно меняющаяся и приносящая все новые сюрпризы жизнь. В начале декабря 1991 года мы узнали о соглашении, подписанном в Беловежской пуще тремя лидерами — РСФСР, Украины и Белоруссии, — о роспуске СССР и создании Содружества Независимых Государств. Конечно, это не было полной неожиданностью, к тому все шло довольно давно: прибалтийские республики официально говорили об отделении еще с 1989 года, а Грузия не могла простить разгон демонстрации в Тбилиси в 1988-м, когда против митингующих применили саперные лопатки… И все же известие об этом вызвало у меня какую-то горечь и досаду. Опять, подумалось мне, начальство все решило междусобойчиком, запершись от народа в какой-то партийной здравнице-резиденции. Хотя на мартовском референдуме 1991 года более семидесяти пяти процентов принимавших в нем участие проголосовали за сохранение Советского Союза!

25 декабря 1991 года Горбачев выступил по телевизору и заявил о прекращении своей деятельности на посту президента. На следующий день страна, в которой я родился и вырос, за которую сражались мои деды и на которую честно трудились мои родители, перестала существовать. Надо признаться, что ни я, ни большинство населения теперь уже бывшего СССР не восприняли это как «крупнейшую геополитическую катастрофу XX века»[45]. Просто не до того было. Дело надо было делать.

В 1992 году в РСФСР началась приватизация, и мы решили попробовать свои силы в новой для нас области. Мы начали приобретать заводы и фабрики. Мы становились настоящими капиталистами. Такую возможность мы получили потому, что имели деньги для приобретения приватизационных ваучеров[46] и желание реформировать социалистические предприятия в рыночные.

В том же году в июне вышла в свет небольшая книжка «Человек с рублем». Появилась она потому, что я к тому времени решил изложить наше видение тогдашнего положения страны, представление о перспективах и путях ее развития. Я пригласил журналиста газеты «Правда» Геннадия Вохмянина, который провел серию интервью с Ходорковским и со мной на самые животрепещущие темы той революционной эпохи и подготовил эту публикацию. Читатель того времени однозначно воспринимал название книги как аллюзию на старый советский фильм «Человек с ружьем» — о революционном солдате, олицетворявшем новый класс, пришедший к власти под руководством большевиков в 1917 году. Теперь, в 1992 году, после распада СССР, мы себя ощущали новым классом, призванным