Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина
С Орикиной женой, Люсей, дружили. Когда, довольно часто, о ней говорили не очень хваля, я вставала защищать грудью. Что впоследствии оказалось ошибкой и показало мне, что я значительно менее умная, чем про себя думаю: по-моему, главный показатель наличия ума – понимание людей. Но даже и в те времена некоторая претензия к Люсе у нас была. У Орика от первого брака была дочь, а Люся ее не принимала, а потом и две внучки. Орик виделся с ними в Москве, втайне от Люси. Зяма все время предлагал стукнуть кулаком… Мы познакомились с ними на Орикиных сороковинах. Люся позвала их в московскую квартиру, и они организовывали и обслуживали застолье… Потом было несколько поступков со стороны Люси, которые меня так убили, что я не пошла ее хоронить, похоронила раньше. Не рассказываю подробностей, потому что, может быть, это все-таки субъективно, очень хотелось бы…
Обо всех не расскажешь, главное, что было, – атмосфера жизни. Несмотря на гробившие души события, поведение властей, стыд за эти действия (например, шестьдесят восьмой год – наши танки в Праге!), восприятие было общим. Шутили: Элик (Рязанов) и Зяма откликнулись:
«Епишев и Гречко
сели на крылечко,
завели душевный разговор:
что это за субчик —
Александр Дубчек…» и т. д.
Становилось чуть легче.
Рязанов, разведясь с Зоей, вел себя достойно – дачу оставил ей. А через некоторое время купил дом у Наташи Ромм (вообще-то Кузьминой-Барнет, но дочкой она была замечательной именно Ромму). Поселились и Тодоровские.
Об Элике и Пете я написала в книге «Зяма – это же Гердт»[6]. А скажу о Николае Робертовиче Эрдмане. Они с женой, бывшей балериной, очень энергичной дамой, купили участок недалеко от нас. Жили в благоустроенной времянке, но жена занялась строительством, по этому Эрдман должен был вкалывать – писал сценарии и много чего еще.
Н. Р. Эрдман
Николай Робертович, как и мой папа, был арестован, прошел лагерь. Его имя было велено убрать из культового фильма «Веселые ребята», где он был сценаристом вместе с Владимиром Массом.
Оказалось, что в еще для всех долагерные времена он и его брат-художник дружили с моими родителями. Художник Борис (надеюсь, что не ошибаюсь) играл с папой в преферанс, причем и после папиного возвращения. Я его помню, он к нам в подвал приходил. А Николай Робертович дружил с Шуней и теперь на Пахре приходил скорее к ней, чем к нам.
Но он был такой замечательный, что мы его обихаживали, и он поддавался. Мы тогда еще не занимались расширением пространства дома и стройкой, и Николай Робертович говорил: «Вот у вас уютно, а у нас, по-моему, строят мавзолей».
Как-то был смешной случай. Я сидела и работала. Мне надоело, и я стала играть в игру: составлять список людей, без которых я не могла бы жить, если бы вдруг мне пришлось жить за границей. Тогда была бурная волна отъездов. Подошел Николай Робертович, заглянув в мою писанину (все любили смотреть на рукописный арабский текст; Марк Бернес, однажды, посмотрев, сказал: «И этот рассыпанный чай ты сама нарисовала?»), увидел список. Я объяснила, что это. Он, совершенно не шутя, очень строго сказал: «Никогда никаких списков, даже играя! Однажды я тоже устал от сценария и стал играть, составляя список: кто придет на мои похороны? А потом второй: кто придет на мои похороны в дождливый день? Объяснить на допросе следователю, что это такая шутка, мне не удалось – в НКВД вызвали всех! Понятно?» – и ласково поцеловал мою голову.
Tempora mutantur, et nos mutamur in illis – времена меняются, и мы меняемся с ними, очень удобное выражение! Часто очень многое, вполне неблаговидное, им оправдывают. Конечно, не меняться – глупо. Но когда к худшему – обидно…
Сегодня температура жизни в поселке другая. Я даже не знаю имен соседей…
Общались по поколениям – Катя собирала девочек и мальчиков. Катю Тоом (внучку Антокольского), Мишу Ромма (Аллилуева), Сашу, Саню Симонову, Пашу Венгрова: «Будем делать кукольный спектакль» (у нее был чемодан перчаточных кукол). «А пьеса?» – «Сейчас напишем!» И делали! Подрос мой внук Орик, и у него были товарищи: Вася – внук поэта Вадима Сикорского, Ваня и Вася – правнуки Антокольского (Катины сыновья), Саша Мусатов, Валя Трифонов. Вместе ходили на лыжах, а летом строили шалаши, ходили купаться – речка позволяла, плавали на байдарках… Не люблю этого слова – «нормально», но в данном случае применимо к образу жизни.
Он (образ жизни) изменился, но, уверена, человечество спохватится и от Интернета и «Скайпа», используя их, вернется к определенному природой (для кого-то Богом) поведению: ведь детей все равно рожать необходимо, а для этого надо общаться потеплее!
* * *
Легкая атмосфера рождала и легкость в мыслях. Так, на встречу Нового года 1968/1969 Зяма написал:
Средь сосен ушастых
Я рюмку подъемлю
За частную землю,
За личный участок!
Который любезно
Помог нам сегодня
Встречать без Любезнова[7]
Час новогодний!
Пройдем же по кругу
Душою и взглядом
И выпьем за друга,
Сидящего рядом.
Без друга мы сладкой
Не знали бы жизни
При этих порядках
И дороговизне!
Друзьями обласкан,
Живу как в нирване —
Не существованье,
А дивная сказка.
И лучшую долю
Хочу я едва-ли
За Галю и Толю![8]
За Толю и Галю!
За числимых в пьяни,
Но ставших друзьями
Прекрасной Татьяне,
Небесному Зяме,
За гибнувших без вести
И без наследства
Апостолов трезвости
И домоседства
Противников НАТО,
Поборников МУРа,
За Шуру и Тату![9]
За Тату и Шуру!
Хоть мы на закате,
Но трижды нас хватит,
Чтоб выпить за Катю,
За Катю, за Катю!
Старались усердно
И создали боги
Супругу для Гердта
В конечном итоге.
За это созданье
Хвала мирозданью!
За Таню, за Таню
И снова за Таню!
За тех, кто Татьяну
Доверил мне в жены,
Пред кем постоянно
Стою
