Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин
Сосо терял интерес к учебе. К началу пятого класса он был двадцатым из двадцати трех и получал тройки по тем предметам, которые раньше знал на отлично. В письме ректору Серафиму он объяснил снижение успеваемости болезнью, но некоторые экзамены ему все равно пришлось пересдавать.
Тем временем Черное Пятно “следил за нами еще строже”; ученикам предлагали доносить на бунтовщиков. Но Сталин с каждой неделей вел себя все более дерзко. Когда он с друзьями начал читать вслух смешные стихи из тетради, шпионы тут же донесли об этом Абашидзе, который подкрался к двери и стал слушать. Он ворвался в комнату и схватил тетрадь. Сталин попытался отнять ее. Священник и подросток подрались, но победа осталась за Черным Пятном – он потащил Сталина в свои комнаты, “сам принес сюда керосин и заставил “нечестивцев” самих сжечь “крамольную” тетрадь”.
В конце концов Абашидзе еще усилил надзор за Сталиным. “В девять часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении к ним Джугашвили старался скрыть записку и только при настойчивом требовании решился обнаружить свою рукопись. Оказалось, что Джугашвили читал посторонние, не одобренные начальством семинарии книги… Д. Абашидзе”.
До матери Сталина дошли “злые слухи”, что ее сын “стал бунтовщиком”. Разумеется, Кеке нарядилась и отправилась в Тифлис, чтобы спасти положение, – но здесь впервые “он на меня рассердился. Он кричал, что это не мое дело. Я сказала: “Сынок, ты мой единственный ребенок, не убивай меня: как же ты победишь императора Николая? Оставь это тем, у кого есть братья и сестры”. Сосо успокоил ее и обнял, сказав, что он не бунтовщик. “Так он впервые солгал мне”, – с горечью вспоминает Кеке.
О сыне заботилась не только она. Сталин до сих пор иногда встречался со своим непутевым отцом – вероятно, Кеке об этом не знала[42]. Вдвоем с двоюродной сестрой своей матери Анной Геладзе Сталин навещал Бесо; тот дарил сыну с любовью сшитые сапоги. Анна вспоминала, что Сосо с детства любил носить сапоги. Диктатор в сапогах – это был не только милитаристский жест, но и негласная дань уважения отцу и красивой кожаной обуви, которую тот шил собственными руками.
Возможно, с возрастом Сталин перестал бояться Бесо, а марксизм сделал его терпимее к отцу. Бесо, который теперь тихо работал в ателье, “вдвойне полюбил своего сына, все время говорил о нем”, пишет Котэ Чарквиани. “Мы с Сосо навещали его. Он не повышал голоса на Сосо”, но бормотал: “Слыхал я, что он теперь бунтует против Николая Второго. Как будто ему под силу его скинуть!”
Война Черного Пятна со Сталиным разгоралась все сильней. Кондуитный журнал сообщает, что Сталин провозгласил себя атеистом, ушел с молитвы, разговаривал в классе, опоздал к чаю и отказался снять шапку перед монахами. Он получил еще одиннадцать предупреждений.
Их конфронтация быстро превращалась в фарс, потому что ученики потеряли всякое уважение к своему инквизитору. Однажды друзья Сосо беседовали в Пушкинском сквере у Эриванской площади. К ним подбежал один из учеников и сообщил, что Абашидзе – опять! – проводит обыск у Джугашвили. Они помчались в семинарию и увидели, что инспектор взломал ящик Сталина и нашел там нелегальные книги. Он схватил их и гордо понес свои трофеи по лестнице на второй этаж. Тогда один из учеников, Васо Келбакиани, подбежал к Абашидзе и толкнул его – тот едва удержал книги. Но Черное Пятно дал храбрый отпор. Семинаристы набросились на него и вышибли книги у него из рук. Тут подбежал Сталин, подхватил книги и бросился наутек. За это ему запретили выходить из семинарии, а Келбакиани исключили. Но, как ни странно, успеваемость Сосо улучшилась: по большинству предметов он получил “очень хорошо” (четверки) и пятерку по логике. Он по-прежнему с удовольствием ходил на уроки истории. Учителем истории был Николай Махатадзе; из всех семинарских преподавателей Сталин восхищался только им. Он так любил Махатадзе, что впоследствии спас ему жизнь[43].
Тем временем Черное Пятно потерял контроль над Сталиным, но не мог перестать преследовать мятежника. Дело близилось к развязке. Однажды монах подкрался к Сталину и застал его за чтением очередной запрещенной книги. Он накинулся на Сосо и отнял у него книгу, но Сталин попросту вырвал ее у него из рук, к немалому удивлению других учеников. После этого он продолжил чтение. Абашидзе был изумлен. “Как, ты меня не видишь?” – вскричал он.
Сталин протер глаза и ответил: “Как же, вижу какое-то черное пятно”. На этот раз он хватил через край.
Черное Пятно, должно быть, мечтал, чтобы кто-нибудь помог ему отделаться от этого буйного семинариста. Был почти конец учебного года. Сталин получил последний выговор 7 апреля – за то, что не поздоровался с учителем. Через два дня семинарию распустили на каникулы. Сталин в нее больше не вернулся. В мае 1899 года в журнале появилась лаконичная запись: “Увольняется… за неявку на экзамены”. Как всегда со Сталиным, все было не так просто3.
Сталин позднее бахвалился, что был “вышиблен… за пропаганду марксизма”. Но, возможно, Черное Пятно докопался до кое-чего более пикантного, чем грубые выходки в церкви или марксистский кружок в городе.
Ученики, у которых карманных денег водилось больше, чем у Сталина, снимали комнаты на Святой горе, для того чтобы проводить заседания кружка вольнодумного чтения. Но не будем забывать, что это были грузинские юноши, для которых любовные похождения были предметом особой гордости; вполне вероятно, что в этих же комнатах устраивались вечеринки с вином и девушками. Священники, особенно инспектор Черное Пятно, подобно английским школьным директорам, прочесывали и город, чтобы вылавливать своих подопечных в театрах, кабаках и притонах.
Когда Сталин не учился, он, вероятно, пил и распутничал. Возможно, он навлек на себя более крупные неприятности, когда был в Гори на каникулах. Было ли это связано с влюбленностью в девочку Чарквиани? Он никогда не забывал ее, вспоминал и в старости. Много лет спустя он помнил и другую горийскую девушку – Лизу Акопову. В 1926 году он пробовал узнать о ее судьбе – это наводит на мысль, что они были близки. Она написала ему письмо: “Клянусь клятвой родной сестры, что я очень рада за то внимание, которое Вы оказали и справились о нас. <…> Я та, которая… была сестрой, неразделимым другом твоей матери. Если помните, когда Вы были сосланы в Сибирь, я посылала Вам разные посылки… эта самая Лиза из города Гори есть я”. Это письмо было довольно рискованным для 1920-х годов – но далеко не таким рискованным, как другое, которое Сталин получил в 1938-м.
