Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Мы вернулись в офис шахты «Краун Майнс», где белый менеджер, которому мы предъявили рекомендательное письмо от мистера Уэллбелавда, проявил к нам максимум внимания. Именно в этот момент мимо офиса проходил мистер Пилисо. Увидев нас, он ворвался внутрь и закричал с явным раздражением: «Вы, мальчишки! Вы вернулись? Что вам здесь надо?»
Джастис был совершенно спокоен. «Нас направил мистер Уэллбелавд», – ответил он тоном, граничащим с вызовом. Мистер Пилисо на мгновение задумался, а затем нанес безошибочный удар: «А вы сказали ему, что сбежали от своего отца?» Джастис промолчал.
– Вы никогда не будете работать ни на одной шахте, которой я управляю! – прокричал мистер Пилисо. – А теперь убирайтесь с моих глаз прочь!
В качестве жеста отчаяния Джастис помахал рекомендательным письмом Уэллбелавда.
– И мне плевать на это письмо! – торжествующе завершил Пилисо.
Я посмотрел на белого менеджера в надежде, что он может отменить решение Пилисо, но тот оставался неподвижен, как статуя, и казался не менее испуганным, чем мы. Нам больше было нечем возразить мистеру Пилисо, и мы робко вышли из офиса, чувствуя себя еще более униженными, чем в первый раз.
В нашей судьбе вновь настали внезапные перемены. Мы остались без работы, без перспектив и без жилья. У Джастиса было много разных знакомых в Йоханнесбурге, и он отправился в город, чтобы выяснить, где нам можно было бы остановиться. Мне тем временем предстояло забрать наш чемодан, который все еще находился у Пилисо, а затем в тот же день встретиться с Джастисом в Джордж-Гоче, южном пригороде Йоханнесбурга.
Я уговорил парня по имени Бикитша, которого знал по дому, помочь мне донести чемодан до главных ворот. Охранник на воротах остановил его (а заодно и меня), чтобы проверить груз. Бикитша запротестовал, утверждая, что в чемодане не было никакой контрабанды. Охранник, однако, настоял на своем, заявив, что такая проверка – вполне обычное дело. Он бегло осмотрел чемодан, даже не переворачивая одежды, и уже принялся закрывать его, когда Бикитша, который всегда отличался излишней самоуверенностью, решил съязвить: «Ну так что, нашел что-нибудь? Зачем ты создаешь проблемы? Я же говорил тебе, что там ничего нет!» Эти слова разозлили охранника, который решил теперь из принципа обшарить каждый квадратный дюйм чемодана. Я все больше нервничал, когда он открывал каждое отделение и прощупывал каждый карман. Наконец, он добрался до самого дна чемодана – и нашел там то, что я страстно желал сохранить ненайденным: заряженный револьвер, завернутый в часть моей одежды.
Охранник повернулся к моему приятелю и сказал: «Ну так что? Ты арестован!» Затем он вызвал свистком других охранников. Перед тем как Бикитшу повели в местный полицейский участок, он оглянулся и посмотрел на меня, в его глазах была смесь ужаса и полной растерянности. Я следовал за ними на некотором расстоянии, обдумывая возможные варианты. Старый револьвер принадлежал моему отцу, и он оставил его мне, умирая. Я никогда им не пользовался, но взял его с собой в Йоханнесбург в качестве меры предосторожности.
Я не мог позволить своему другу возложить мою вину на себя. Вскоре после того, как его ввели в полицейский участок, я также вошел внутрь и попросил о встрече с дежурным офицером. Меня подвели к нему, и я со всей откровенностью признался: «Сэр, пистолет, который был найден в чемодане моего друга, – это мое оружие. Я получил его в наследство от своего отца в Транскее и привез сюда, потому что боялся гангстеров». Я объяснил, что учусь в Университете Форт-Хэйр и приехал в Йоханнесбург лишь на какое-то время. Дежурный офицер после моих слов немного смягчился и пообещал немедленно отпустить моего приятеля. Вместе с тем он предупредил, что ему придется предъявить мне обвинение в хранении оружия. Меня не будут арестовывать, но в понедельник утром я должен первым делом явиться в суд, чтобы выслушать решение по своему делу. Я был крайне признателен ему за то, что он учел все обстоятельства моего дела. В тот понедельник я действительно обратился в суд и получил лишь символический штраф.
Я смог договориться о том, что остановлюсь у одного из моих двоюродных братьев, Гарлика Мбекени, в пригороде Джордж-Гоч. Гарлик торговал одеждой, и у него был небольшой домик, похожий, скорее, на коробку. Он был дружелюбен и заботлив, и спустя некоторое время, почувствовав к нему доверие, я признался, что моя заветная цель – стать адвокатом. Он похвалил меня за этот честолюбивый замысел и пообещал подумать над моими словами.
Несколько дней спустя Гарлик сказал мне, что хочет познакомить меня «с одним из наших лучших людей в Йоханнесбурге». Мы поехали в офис агента по недвижимости на Маркет-стрит, оживленной и шумной улице с трамваями, стонущими от пассажиров, уличными торговцами на каждом углу и ощущением, что в ближайшем квартале тебя ожидают золотые горы.
Йоханнесбург в те дни представлял собой сочетание пограничного и современного города. Мясники разделывали свой товар прямо на улице рядом с офисными зданиями. Рядом с оживленными магазинами ютились походные палатки, женщины развешивали белье по соседству с высотными зданиями. В результате военных действий промышленность находилась на подъеме. В 1939 году Южная Африка, член Британского содружества, объявила войну нацистской Германии. Страна поставляла на войну людей и товары. Спрос на рабочую силу был высоким, и Йоханнесбург как магнит притягивал африканцев из сельской местности, желавших трудоустроиться. В период между 1941 годом, когда я приехал в Йоханнесбург, и 1946 годом число африканцев в городе удвоилось. Каждое утро этот мегаполис казался больше, чем накануне. Африканцы находили себе работу на фабриках и обустраивались в «неевропейских поселках» (по существу, трущобах) в Нью-Клэре, Мартиндейле, Джордж-Гоче, Александре, Софьятауне и Западном туземном поселке[15], похожих на тюрьму и состоявших из нескольких тысяч крошечных, словно спичечные коробки, домиков на земле без признаков какой-либо растительности.
Когда мы с Гарликом появились в приемной агента по недвижимости, симпатичная секретарша-африканка сообщила о нас своему боссу, находившемуся в кабинете. После этого ее ловкие пальцы вновь заплясали по клавиатуре, набирая какое-то письмо. Я никогда раньше не видел машинистки-женщины, не говоря уже об африканке. В тех немногих общественных и деловых офисах, которые я посетил в Умтате и Форт-Хэйре, эту работу всегда исполняли белые мужчины. Эта секретарша произвела на меня особое впечатление еще и потому, что белые мужчины использовали для печати только два пальца, которыми они медленно выклевывали свои письма.
Секретарша вскоре провела нас в кабинет, где меня
