Маленький Диккенс(Биографическая повесть) - Чацкина София Исааковна
Мистер Пикквик танцует на вечеринке. Рисунок к книге Диккенса «Записки Пикквикского клуба».
Вечером, когда Чарльз всходил на подмостки, в зале разражалась настоящая буря. Он долго стоял, бледный, оглушенный рукоплесканиями, ждал пока они смолкнут. С подмостков он казался совсем небольшого роста.
— Какие у него роскошные волосы! — говорит дама в первых рядах кресел.
Волосы Чарльза потемнели, но вились, как в детстве.
— А руки какие! — вторит ее соседка. — Белые, пальцы гибкие, точно у пианиста.
Чарльз читал удивительно. Он умел изобразить голос и движения любого человека. Светлые глаза его блестели и каждую минуту менялись. То серые, то синие, то голубые. Не только лицо его менялось, когда он читал, он весь менялся — гибкий, быстрый, подвижный. Он не читал, а играл; слушателям казалось, что перед ними целая труппа прекраснейших актеров.
Публика плакала, замирала от страха, заливалась смехом.
Чарльз кончил. Люди вскакивают на стулья, машут платками, теснятся у подмостков. Женщины бросают на подмостки цветы. У дверей театра собралась несметная толпа. Чарльз устал, с трудом держится на ногах, ему через толпу не пробраться. Его вносят в карету на руках. Вокруг плач, смех, радость, рукоплескания.
Но где бы Чарльз ни был, он отовсюду спешил назад в свой родной город. Без Лондона он не мог жить, его мучила тоска.
— Как? Ты вернулся из Италии? — с удивлением спрашивают его друзья. — Ты ведь снял дачу подле Флоренции, ты недавно писал, что пробудешь там всю зиму.
— Я задумал новую книгу, — отвечает Чарльз. — Вы знаете, я не могу работать без Лондона и его улиц.
Под прозрачным, синим небом, под жарким солнцем Диккенс скучал по непроглядному, густому, тяжело нависшему над родным городом, туману. Он не мог работать при блеске солнца, среди ослепительной итальянской природы. Ему мешал звук чужого языка. Ему нужны родное серое небо, нужны толпы людей на улицах, грохот экипажей, привычные крики продавцов газет. Лондонские улицы для него, как дом, они были его домом в детстве. Он исходил их вдоль и поперек одиноким, голодным, заброшенным ребенком. Уличные фонари светили ему сквозь густой туман. Воришки и бродяги были его друзьями. Звездное небо — крышей над его головой.
Друзья знают — дома Диккенса теперь не застать. Он целыми днями бродит по Лондону, по его глухим закоулкам и страшным трущобам — он сочиняет новую книгу. Жена, дети, друзья — все ему теперь словно чужие. Он окружен другими — никому неведомыми людьми. Людей этих он сам создал. С ними он спорит, говорит, придумывает им имена. Именами он всегда недоволен. Придумает, запишет, зачеркнет, опять придумывает новые. К именам приписывает вопросы: «Он беден»? — «Его родители живы?» «Он получит наследство?»
Чарльз так привыкал к воображаемым, им самим созданным людям, что горевал, когда кончал писать свою книгу — как-будто расставался с живыми, настоящими, любимыми друзьями.
Мистер Пикквик путешествует в веселой компании. Рисунок к книге Диккенса «Записки Пикквикского клуба».
В Лондоне каждый знал Чарльза. Конечно, не каждый читал его книги, но каждый слышал о ней рассказы, его портреты висели в окнах магазинов. Все знали, что он любил хорошо одеваться, носил широкие бархатные куртки, щеголял яркими, удивительными жилетами. В парках, кофейнях, ресторанах праздные гуляки и записные лондонские франты отвешивали ему низкие поклоны. Толпа валила за ним в шумном Сити, торговцы забывали про свои товары, женщины оглядывались, перешептываясь улыбаясь:
— Диккенс, Диккенс! Вот идет Диккенс! Глядите, какой на нем сегодня жилет. Что за цвет? Какой-то апельсиновый?! А панталоны! Видели? Широкие как у турка. Чего только эти писатели не выдумают, право!
— Где? Где? Да покажите же! Я не вижу!
— Вон тот. Небольшого роста, в белой шляпе. Вот он смотрит прямо на нас.
— Ах какие большие глаза! И смотрят так, как будто видят тебя насквозь. Даже страшно!
В омнибусах с ним весело здоровались кондукторы пассажиры вставали, уступая место. Школьники высовывались из окон школ. Уличные торговцы разносчики газет, мастеровые, рабочие — встречали его как знакомого.
В самых глухих углах, в самых темных закоулках, в самых страшных трущобах Лондона оборванные бродяги, нищие, воры указывали на него друг другу:
— Диккенс! Это Диккенс! Смотрите, вот идет наш Диккенс!
