Одураченные. Из дневников (1939—1945) - Кельнер Август Фридрих

Еще один год ушел в прошлое. Год войны. Он не принес нам ее окончания. Можно было предположить, что наши противники, объединив свои силы, закончат войну в истекающем году. Но этого не произошло. Англия и США не рвались вперед с такой силой, которой бы хватило, чтобы сломить сопротивление немцев. Такое поведение обусловлено, конечно, политическими мотивами.

Каким видится положение на фронтах отсюда, из Лаубаха? Русская армия приближается к границам Польши, Венгрии и Румынии. Перед союзниками Германии, Венгрией и Румынией, вскоре встанут судьбоносные вопросы. Сопротивляться и быть уничтоженными или порвать с Германией?

Как и в прошлые годы, на народ обрушиваются призывы власть имущих. Фюрер заканчивает свое обращение такими словами:

Год 1944-й предъявит всем немцам суровые требования. Гигантская схватка приблизится к своей критической точке. Нет сомнений, что мы преодолеем кризис. В нашей молитве, обращенной к Господу Богу, мы не будем просить его о победе в виде подарка. Мы попросим его все хорошенько обдумать, принимая во внимание наше мужество и нашу отвагу, наше трудолюбие и нашу готовность к самопожертвованию. Цель нашей борьбы ему известна. Это сохранение немецкого народа, сотворенного им самим… Наш долг в том, чтоб не предстать перед ним слишком легкомысленными. Тогда мы услышим его милостивый приговор, который звучит как «победа» и тем самым означает жизнь!

Рейх на грани краха, и Гитлер обращается с мольбой к Господу Богу, хулить которого вменялось в обязанность всем национал-социалистам. Редкостное лицемерие!

Дела у немецких войск на Восточном фронте очень и очень плохи. Прорыв в центре фронта, в болотистой местности близ реки Припять, позволяет русским проводить опасные операции. Цепляться за позиции в пределах Днепровской дуги — совершенная глупость. На такое способен только ефрейтор. А где же умники генералы? Они появляются, когда можно ловить рыбку в мутной воде. Как это было, например, в первые годы после Версаля.

С июля 43-го непрерывно идут «победоносные» оборонительные бои. «Поражением» немцев ни один не кончается. Слова «отступление» в армейском лексиконе больше нет. Его заменили «планомерное сужение» или «выравнивание» фронта. Попытки прорывов, предпринимаемые противником, всегда «сорваны».

Чтобы понять язык Верховного командования, нужно иметь семь пядей во лбу.

Незамедлительно фиксируется число пленных, количество захваченных или подбитых танков и орудий. Правда, лишь вражеских. Собственные потери стыдливо замалчиваются.

Пропагандисты не дремлют, делая упор на сообщения об уничтожении русских танков: «На подступах к Ленинграду уничтожено уже 510 вражеских танков». А сколько уничтожено немецких танков, господа военные корреспонденты? Ах так, об этом сообщать не дозволено? Извините, пожалуйста, за любознательность. Меня действительно интересуют только немецкие потери. Поэтому ваши корреспонденции никакой цены для меня не имеют. <…>

Два с половиной года район вокруг озера Ильмень находился в руках немецких войск. Десять тысяч молодых людей пали там в упорных боях, и, тем не менее, какой-то нацистский бумагомарака имеет наглость писать о районе, «не имеющем значения». <…>

Никопольский плацдарм отдан русским. Командование сухопутных войск приложило максимум усилий, чтобы удержать Никополь. Из-за руды или чтобы сохранить исходную позицию для деблокирования Крыма — не знаю. Но напрасно, павших — тысячи! Бессмысленные бои продолжаются! Нет чтобы остановить кровопролитие! Господа офицеры не чувствуют ответственности перед народом. Они срываются в пропасть вслед за фюрером. Может, так оно и должно быть… <…>

Генеральный уполномоченный по трудовым резервам гауляйтер Фриц Заукель обратился к народу с призывом «добровольно нести почетную службу с целью наращивания военной продукции». В феврале 43-го была объявлена тотальная война. Теперь за ней следует нечто еще более тотальное — мобилизация последних трудовых резервов. Хотя женщины до 45 и мужчины до 65 лет и так обязаны вкалывать по закону о труде. Чего же ожидает Заукель после этого воззвания? Лично я от привлечения последних трудовых резервов ничего не жду.

Самолетов в небе все больше. Днем и ночью близкий и дальний гул моторов. Похоже, это увертюра к вторжению на материк. Господин Черчилль заявлял, что оно начнется «с осенним листопадом». А на календаре уже февраль. Конечно, обещать что-нибудь с три короба и лгать без зазрения совести — привилегия всех правителей. А что думает народ? В пригородных поездах у меня есть возможность слышать его «глас». Первое впечатление: пропаганда действует-таки на умы людей. В массе своей они загипнотизированы количеством сбитых самолетов. Естественно, только английских и американских. Люди довольны и рассчитывают, что продолжать массированные бомбардировки при таких потерях враг долго не сможет. Надежда — цепкая штука. Люди живут ею, несмотря на горький опыт последних лет.

Там, где это возможно, говорю, что противник становится не слабее, а сильнее. Никто мне не верит. Говорю также, что потери противника меня не интересуют. Хочу, мол, слышать о наших потерях. Как правило, соседи по купе пропускают такую реплику мимо ушей. О реальном положении вещей люди знать ничего не хотят. Лишь бы вообще не думать. Лишь бы глотать горстями сладкие пилюли от Геббельса. Да, немцы — это особая раса. Интересно, когда придет тотальное протрезвление?

У нашего сына сегодня день рождения. Это случается лишь раз в четыре года. Мысленно он будет в Германии. Подумает и о том, что его родители оказались умнее большей части немецкого народа, который продал свою душу Гитлеру с его идеей завоевания мирового господства. Бедный, душевнобольной народ!

Запись в связи с приказом Геринга ко Дню люфтваффе.

А что говорил господин рейхсмаршал 9 августа 1939 года?

«…мы не дадим упасть на Рурский бассейн ни единой бомбе…»

А что говорил я тогда болтунам, бездумно вторившим ему?

«У вас что, есть железные занавеси, спускаемые с неба, чтобы вражеские летчики не могли проникнуть в воздушное пространство Германии?»

Тогда меня считали гадким нытиком и соответственно со мной обращались. Нацисты смотрели на меня косо, ведь я оказывал (как писал г-н Мённиг крайсляйтеру Бакхаусу) «на лаубахское население плохое влияние».

Вот так, непрерывно, с момента «захвата власти», идет борьба с недомыслием масс. Число верящих Гитлеру слегка сократилось. Но главная битва еще впереди.

Если после окончания войны немецкий народ соберется с духом и постарается определить самые мрачные стороны гитлеровской тирании, то пресса и ее сотрудники окажутся первыми в списке… Запрет свободы слова — это, по-моему, одно из величайших преступлений по отношению к Германии и немецкому народу. Этих пособников диктатуры надо безжалостно заклеймить и привлечь к ответственности. Надо не дать этим мерзавцам моментально, подобно хамелеону, изменить свои взгляды. В период после 1918 года самых печальных примеров такого рода было немало. Сегодня он — за монархию, завтра — за республику, послезавтра — за фашизм. Добродушие демократии обернулось тогда преступным легкомыслием. <…> Придет время, и, располагая обилием соответствующего материала, я назову имена и приведу доказательства. По пачкотне этих моих современников зачастую трудно судить о том, кто из них гнусный преступник, а кто просто сошел с ума. Вот имена нескольких журналистов, сочинения которых появились в газетах с 20 по 29 февраля этого года. Из каждого репортажа я привожу наиболее яркие фразы.