Храмовый тигр - Корбетт Джим Эдвард Джеймс
Ясно, что у подножия этой скалы вполне могли обитать духи, но уж никак не злые.
3Вернемся к рассказу.
Когда я задержался, чтобы рассмотреть скалу, где накануне горели огни, со мной остался Ганга Рам. Он нес мой фотоаппарат. Как всякий житель Кумаона, Ганга Рам ходил очень быстро, и уже через две мили мы догнали нашего повара и гарвальцев. Следующие шесть часов мы безостановочно шли то густым лесом, то берегом реки Сарда. Наш путь лежал через Каладхунга и Чука к подножию горы, на противоположном склоне которой находились охотничьи владения Талладешского людоеда — конечная цель нашего путешествия. У основания горы мы сделали двухчасовой привал, чтобы поесть, перед тем как одолеть высоту в четыре тысячи футов.
В полдень, когда знойное апрельское солнце палило вовсю и спрятаться от него было негде, мы начали изнурительный подъем на одну из самых крутых гор, какие мне и моим людям приходилось когда-либо преодолевать. Так называемая дорога оказалась всего-навсего каменистой тропкой, шедшей к вершине прямо, как стрела. После многочисленных передышек мы на закате добрались до маленькой деревушки, от которой до гребня горы оставалось не более тысячи футов. В Чука нас предупредили, что заходить в деревушку не следует, поскольку это единственный населенный пункт на южном склоне горы и в нее регулярно наведывается людоед. Людоед людоедом, но двигаться дальше мы уже были не в состоянии и направились к деревушке, расположенной в нескольких сотнях ярдов от тропы. Две семьи — все ее население — встретили нас очень радушно, и после того как мы отдохнули и поели, моих людей разместили в помещении, за запертыми дверями, а я устроился на своей походной кровати под деревом, у которого протекал крошечный родник, снабжавший обе семьи питьевой водой. Ружье и фонарь составляли мне «компанию».
В тот вечер, лежа в постели, я имел достаточно времени, чтобы обдумать сложившееся положение. Бил Бейнес отдал распоряжение старостам деревень до моего прибытия не трогать людей и животных, убитых тигром. Мальчик, о котором мне говорил пешкар Танакпура, убит два дня назад. Сойдя с поезда в Танакпуре, мы не щадили себя, стремясь попасть к месту убийства как можно скорее: я знал, что, хотя тигр и успеет съесть свою жертву до нашего прибытия, он, вероятнее всего, останется здесь же еще на день или два, если его не потревожат. Поэтому утром, покидая стоянку, я рассчитывал, что мы успеем вовремя добраться до места назначения и привязать одного из бычков для приманки. Но подъем на гору совершенно измотал нас. Как ни прискорбно было потерять день, мне оставалось только надеяться, что тигр не уйдет слишком далеко. Препятствием являлось и то обстоятельство, что я не знал эту часть Кумаона. Тигр уже восемь лет нападал на людей, за это время он убил сто пятьдесят человек, следовательно, имелись все основания предполагать, что он действовал на очень большой территории. Если потерять тигра из виду, могут пройти недели, прежде чем удастся вновь обнаружить его. Однако пока было бесполезно волноваться из-за того, что сделал или может сделать тигр, и я спокойно уснул.
На следующее утро мы намеревались рано отправиться в путь. Было еще совсем темно, когда я проснулся от того, что Ганга Рам зажег потухший ночью фонарь. Пока готовился завтрак, я успел умыться в роднике, а когда солнце начало подниматься над непальскими горами, я, вычистив и смазав винтовку системы «ригби-маузер» 275-го калибра и заложив в магазин пять патронов, был готов тронуться в путь. Из-за тигра-людоеда связь между деревнями была прервана, поэтому в нашей деревушке не слышали о последней жертве тигра и не знали, в каком направлении и как далеко нам следовало идти. Не имея представления о том, когда моим людям удастся снова поесть, я велел им хорошенько подкрепиться и следовать за мной, держась ближе друг к другу, а если они захотят отдохнуть, выбирать для этого открытые места.
Выйдя на тропинку, по которой мы накануне с таким трудом поднимались, я ненадолго остановился, чтобы полюбоваться открывшимся передо мной видом. Долину Сарда покрывала тень. Над рекой, следуя ее изгибам между холмами, вплоть до Танакпура курился туман. Возле Танакпура он рассеивался, и далее до самого горизонта река сверкала подобно ленте из серебра. Чука, частично скрытая туманом, лежала в тени, но я различил извивавшуюся вверх по склону до Тхака тропу, каждый фут которой мне пришлось изучить десять лет спустя, когда я охотился на Тхакского людоеда. Деревня Тхак, сотни лет назад пожалованная раджами Кумаона из династии Чанд священникам пурнагирийских святынь, и вершина Пурнагири купались в лучах утреннего солнца.
Двадцать пять лет прошло с тех пор, как я любовался этим видом, направляясь в Талладеш. Многое произошло за эти долгие годы. Но время не в силах стереть след событий, глубоко запавших в память, и те пять дней, в течение которых я охотился на Талладешского тигра-людоеда, так же свежи в моей памяти сегодня, как и много лет назад.
Миновав холм, я увидел, что моя тропа соединяется с довольно хорошей, футов шести шириной лесной дорогой, шедшей с востока на запад. Деревень вокруг не было видно, и передо мной встал вопрос: куда идти? Рассудив, что дорога на восток уведет меня от цели не далее, чем до реки Сарда, я решил сначала пойти по ней.
Будь у меня возможность свободно выбирать место и время для прогулок, я непременно предпочел бы лесистый северный склон холма где-нибудь в Гималаях и раннее утро в начале апреля. В апреле природа выступает во всем своем великолепии; меняющие наряд деревья покрываются молодыми листьями зеленых и бронзовых оттенков; на смену первым цветам — фиалкам, лютикам и рододендронам — приходят более поздние — примулы, дельфиниумы и орхидеи; улетавшие на зиму в предгорья синицы, дрозды, беблеры и другие птицы возвращаются к своим гнездовьям и, соперничая друг с другом, распевают торжествующие любовные песни. Бродить беззаботно, со спокойной душой, по лесу, где тебе ничто не угрожает, где все, что ты видишь и слышишь, доставляет огромное удовольствие, — чудесно. Но когда в таком лесу обитает людоед, беззаботность сменяется крайним напряжением.
Опасность не только придает особую привлекательность охоте, но и обостряет способность сосредоточивать внимание на том, что нужно видеть и слышать в джунглях. Когда сознаешь опасность и готов к ней, она ни в коей мере не уменьшает получаемого удовольствия. Фиалки не становятся менее красивыми оттого, что за ближайшей скалой, быть может, укрылся голодный тигр, а льющаяся с самой вершины дуба песня птички не становится менее приятной, если беблер у его подножия предупреждает обитателей джунглей об опасности.
Некоторым счастливцам страх, возможно, неведом от рождения, но я не принадлежу к их числу. И сегодня, после того как я имел дело с обитателями джунглей на протяжении всей жизни, я боюсь зубов и когтей хищника не меньше, чем в тот день, когда тигр впервые заставил меня бежать из джунглей, где я помешал ему спать. Но теперь у меня есть опыт, которого недоставало в дни юности, и он помогает мне бороться со страхом, обуздывать его. Если раньше мне повсюду чудилась опасность и я пугался каждого звука, то теперь я знаю, что действительно представляет угрозу, на какие звуки надо обращать особое внимание, а какими можно пренебречь. На смену былой неуверенности, попадет ли пуля в цель, пришла убежденность, что она пойдет туда, куда следует. Опыт порождает веру в себя, если же не обладать ни тем, ни другим, охота на людоеда пешком и в одиночку превратилась бы в крайне неприятный способ самоубийства.
Лесная дорога, которой я шел в то апрельское утро, пересекала местность, где орудовал людоед. Следы когтей на дороге говорили о том, что тигр часто пользовался ею. Однако они были настолько старыми, что я не мог ясно различить отпечатка лапы. Имелось и множество следов леопарда, замбара, медведя, каркера и кабана. Большим разнообразием отличался здесь и птичий мир. В изобилии росли также цветы; самыми прекрасными из них были белые орхидеи, похожие на бабочек. Эти орхидеи каскадом ниспадали с деревьев и совершенно закрывали ветви и стволы, к которым прикреплялись их корни. На одном из таких увитых орхидеями деревьев черный гималайский медведь соорудил себе искуснейшую берлогу — самую замечательную из всех, какие мне приходилось видеть. Огромный дуб, то ли под тяжестью снега, то ли в одну из бурь, сломался в сорока футах от земли, и на переломе под прямым углом к стволу выросли ветви толщиной в руку. Место, где сломалось дерево, покрылось мхом, и орхидеи пустили в нем корни. Здесь-то, среди цветов, согнув и прижав к сломанному стволу ветви, медведь и устроил себе берлогу. Медведи обычно используют для берлог деревья таких пород, ветви которых могут гнуться не ломаясь. В этих берлогах медведи не обзаводятся семейством. Они встречаются на высоте от двух до восьми тысяч футов. В более низких местах, куда медведи спускаются зимой, чтобы подкормиться дикими сливами и медом, такие берлоги спасают их от муравьев и мух, а в более высоких местах позволяют спокойно греться на солнце.
